Аквариум выглядел забытым и мертвым, но трубки ярко светились, не требуя электричества. И если верить Ракели, дверь на чердак отворилась ровно в тот самый момент, когда она оказалась на верхней площадке лестницы, впрочем, как и железная дверь, пропустившая их на участок.
«Странные вещи, доктор Бальестерос».
И он стал думать: «А что теперь, что они должны предпринять, почему таким важным было это украшение интерьера в его снах, по какой причине еще и еще раз упоминала его Лидия Гаретти (или кем бы там она ни была)?»
– Может, нужно вылить из него воду? – предложила девушка, словно читая его мысли.
– Может, и так.
Рульфо колебался. Тайны его не привлекали. И он всегда действовал, скорее повинуясь некоему импульсу, порыву, а не по зрелом размышлении. Тем не менее здесь он решил не торопиться. Встал на колени, наклонился, почти коснувшись щекой пола, и принялся изучать гравий, подводные украшения, слой гниющей биомассы на поверхности воды. Ничто не привлекало особого внимания. Замки ничем не отличались друг от друга. Подъемные мосты были опущены, поэтому можно было заглянуть внутрь каждого из них через арку главного входа.
Вдруг он поднялся:
– Внутри черного замка что-то есть. Вполне может оказаться, что это дохлая рыба, но все-таки я проверю.
Рульфо снял пиджак и закатал рукав до локтя. Затем поднял крышку аквариума, каждую секунду ожидая, что теперь-то уж свет погаснет. Но он не погас. Почти тотчас же в нос ему шибануло жуткой вонью. Отвернул лицо, на котором читалась гримаса отвращения, а Ракель закрыла свое руками. Дыша ртом, Рульфо положил крышку со светящимися трубками на пол и погрузил руку в эту склизкую массу, пальцами расчищая себе путь среди рыбьих трупов. Ощупал внутренность замка.
– Я до него дотронулся.
Это было что-то матерчатое, но оно выскальзывало, норовя упасть на дно, где до этого предмета уже было бы не достать. Рульфо попробовал приложить силу и отодрать замок от дна аквариума, но тот не сдвигался – словно гвоздями был прибит к покрытому гравием днищу. К тому же выворачивающая нутро вонь не способствовала тому, чтобы Рульфо запасся необходимым терпением.
– Не так-то легко это вытаскивается.
– Давай я попробую.
Он вынул руку, с которой стекала грязная вода, и Ракель опустила туда свою, даже не сняв куртку. Ее рука погрузилась в глубину, словно прекрасная белая рыбка, и пальцы проникли в отверстие.
В этот момент Рульфо что-то почувствовал. Определить причину или значение этого ощущения он не мог, но сразу же понял, что оно не слишком отличалось от того чувства, которое охватило его при входе в дом: ощущение неотвратимости, окончательности предпринятого шага, безвозвратности. Но на этот раз, пока он смотрел на руку девушки, скрывшуюся в глубине черного замка, его предчувствие обрело такую силу, что он испугался. Рульфо ощутил вдруг острую потребность сказать ей об этом, попросить, чтобы она отступилась,
темнота
чтобы оставила всё, все эти вещи (странные вещи) как они есть, лишь бы только не стало хуже. Но пока он об этом думал, рука поднялась над поверхностью воды.
темнота. холод
– Вот она, эта штука, – объявила Ракель.
темнота. холод. круговерть
И вот тут светящиеся трубки, вмонтированные в крышку, погасли.
Темнота. Холод. Круговерть.
Задрапированное в тучи чудовище двигалось дорогами ночи. Разразилась грандиозная буря – из тех, что оставляют за собой половодье жертв, разрушенные жилища и некрологи. Дождь еще не хлынул и молнии не засверкали, но мощный порыв ветра из конца в конец пронесся по саду, сгибая ветви деревьев и предвещая близкую чудовищную грозу. Они мчались к железной двери, подгоняемые всхлипами мертвых листьев, остро пахнувших сырой землей. Оказавшись на улице, Рульфо достал ключи от машины, и беглецы забрались в нее.
Только тогда он разжал промокшую правую руку, и они смогли взглянуть на этот предмет.
Квартирка размещалась на первом этаже грязного обшарпанного дома. Они оставили машину на тротуаре и под дождем преодолели унылое пространство двора, стараясь не ступать в лужи. У девушки своей машины не было, и она приняла его предложение довезти до дома, но с каким-то невысказанным смущением, и Рульфо думал, что теперь он знает, с чем это было связано. Девушка жила в районе, изобиловавшем обветшалыми тесными квартирками, которые, вне всякого сомнения, были предназначены служить пристанищем целым семьям иммигрантов. Только простая деревянная дверь и поворот ключа отделяли их от ее жилища. Выключатель ограничился тем, что щелкнул.
– Света нет, – объявила она. – Его не бывает довольно часто.
Сказав это, она не вложила в свои слова какой-либо особой интонации, словно жизнь в подобном месте казалась ей не чем иным, как обязанностью – неприятной, но неизбежной. Не стала она сопротивляться и когда он решил вслед за ней войти в квартиру.
Рульфо очутился в потемках в некоем помещении, где пахло пещерной затхлостью. Он услышал шаги своей спутницы, и спустя какое-то время свет, тусклый и мерцающий, словно колышущаяся жидкость, пробивавшийся из комнаты справа, подарил ему унылое зрелище облупленных стен, отваливающейся плитки, стульев на металлических ножках, обшарпанного дивана с парой кресел и маленького прямоугольного столика с пепельницей, полной апельсиновых корок. Источником света был походный фонарь с дышащими на ладан батарейками. Продолговатые пятна плесени покрывали стены. Через окно в противоположной стене, которое наполовину было задернуто цветной занавеской, доносился свист крыльев обезумевших скворцов. В квартире, казалось, было еще холоднее, чем на улице.
– А твоя куртка… Ты не думаешь ее снять?
– Нет, спасибо.
Девушка на секунду вышла. Рульфо потер руки. Боже, как же здесь холодно! Что же тут будет зимой? Облачка выдыхаемого им пара сгущались над неверным светом фонарика. Запах сырости казался почти невыносимым. И слышались какие-то звуки (скрип, беготня), об источниках которых он предпочитал не думать. По сравнению с этой пещерой его собственная квартира на улице Ломонтано тянула на дворец.
За время пути сюда ему удалось получить на свои вопросы несколько коротких и точных ответов. Он знал теперь, что она сирота, что родилась где-то в Венгрии, но что ей довелось жить в стольких местах, что она и не помнит свою малую родину. В Испании уже пять лет, но документов у нее нет. Работает в частном клубе: «Клиент мне звонит, и я прихожу». Рульфо ее история не поразила, он почти ожидал услышать что-то подобное. Чего он не понимал, так это какая связь могла существовать между нелегальной венгерской иммигранткой, работавшей проституткой в частной клубе, зверски убитой итальянкой-миллионершей и таким парнем, как он. И решил, что, быть может, ответ на этот вопрос содержится в тех предметах, которые они нашли в доме Лидии Гаретти.
Девушка вернулась. Куртки на ней не было, ее сменил черный свитер, она вытирала полотенцем густые и черные как ночь волосы. Рульфо обратил внимание на серебряную цепочку на ее шее. На ней висела тонкая металлическая пластинка с выгравированным именем: Патрисио. Он поднял глаза и встретился с ее взглядом. Глаза ее были похожи на бесплодную пустошь. Дрожащие тени окаймляли совершенный овал лица.