Лисянский - читать онлайн книгу. Автор: Иван Фирсов cтр.№ 70

На берегу Лисянского поразили перемены: «К величайшему оному удовольствию увидел удивительные плоды неустанного трудолюбия Баранова. Во время нашего короткого отсутствия он успел построить восемь зданий, которые по своему виду и величию могут считаться красивыми, даже и в Европе. Кроме того, он развел пятнадцать огородов вблизи селения».

На борт поднялся правитель. Рука его зажила, выглядел он бодро. С Лисянским у него еще с прошлого года установились добрые отношения.

— Вовремя подоспели, Юрий Федорович, и амоната для пользы привезли. Нынче тлинкиты в Ситхе нас не особо жалуют. Не теряют надежды возвернуть прежнее владычество. Ружей и пороху они успели немало наменять у американских купцов.

Зимой, когда «Нева» уходила на Кадьяк, Баранов отправил туда взятых у индейцев с Ситхи заложников-амонатов. Амонаты были порукой тому, что индейцы снова не нападут на русские владения…

Тлинкиты нехотя шли на контакты, а Баранову нужен был устойчивый мир. Через две недели после нудных переговоров в Новоархангельск приехал один из вождей индейцев со свитой. Встречали их с почетом — плясками, пением с бубенцами. Гости не остались в долгу. «Подняв ужасный вой, начали плясать в своих челноках». После этого «тайон был положен на ковер и отнесен в назначенное для него место. Другие гости также были отнесены на руках, но только без ковров…»

На следующий день Баранов привез тайона со свитой на шлюп. На шканцах индейцы затеяли пляски. Лисянский угостил их чаем и водкой.

Перед отъездом командир «позволил тайону выстрелить из 12-ти фунтовой пушки, чем он был весьма доволен. Баранов преподнес вождю индейцев подарки и в знак примирения на каждого из гостей приказал навесить по золотой медали…» На прощание в знак дружелюбия правитель «подарил тайону медный русский герб, убранный орлиными перьями и лентами».

Шлюп между тем готовился к переходу в Кронштадт. Пришлось заменить бизань-мачту, изготовить запасной рангоут впрок. Красили борта, кое-где их предварительно конопатили. Пошла последняя неделя июля.

Еще в прошлогоднюю стоянку Лисянского манила величественная и загадочная вершина Эчкомба, но никто не знал туда дороги. В этот раз нашлись провожатые — двое алеутов с Кадьяка. Взяв в попутчики Повалишина, командир отправился в путь.

Двое суток по каменистым склонам, базальтовым косогорам, сквозь чащу колючих кустарников добирались они с провожатыми на двух с половиной километровую вершину потухшего вулкана и были вознаграждены:

«Стоя на вершине горы, мы видели себя окруженными самыми величественными картинами, какие только может представить природа. Бесчисленное множество островов и проливов до прохода Креста и самый материк, расположенный к северу, казались лежащими под нашими ногами. Горы же по другую сторону Ситхинского залива представлялись как бы расположенными на облаках, носившихся под нами».

В сторону материка Эчкомб спускался полого. В океан его склоны обрывались крутыми утесами.

Мог ли подумать командир «Невы», что спустя семь лет его славный шлюп бушующий океан играючи швырнет на эти мрачные скалы и здесь корабль найдет свое последнее пристанище?

Вынув карандаш и бумагу, Лисянский переписал всех спутников, сунул записку в кувшин:

— Положите, Петр Васильевич, кувшин в нишу и завалите камнями, авось, через сотню лет кто-нибудь отыщет и узнает, кто первым из европейцев здесь побывал…

В середине августа из Охотска пришел бриг «Елизавета», привез пушнину с острова Уналашки, доставил почту и новости. «Надежда» покинула Петропавловск и направилась в Кантон. Командир брига лейтенант Александр Сукин протянул Лисянскому конверт:

— Вам письмо от камергера Резанова.

Юрий Федорович присел на диван, разорвал конверт.

Резанов сообщал, что скоро прибудет в Новоархангельск, а «Неве» необходимо следовать, не задерживаясь, в Кантон, сдать груз и вместе с «Надеждой» возвращаться в Кронштадт.

Сукин рассказал о вояже «Надежды» в Японию и о неудаче миссии Резанова:

— Сказывают, японцы заартачились и ни в какую не желают добрососедства с Россией.

В конце рассказа Сукин проговорился:

— Вначале, по прибытии в Петропавловск, прошел слух, что Резанов покинул «Надежду» по причине расхождений с Крузенштерном и собирается уехать в Петербург, но потом все обошлось.

— Ну и слава богу, — ответил Лисянский, прерывая разговор.

Однако шила в мешке не утаишь. Мало-помалу от офицеров и командира «Елизаветы» просачивались разные подробности, и вскоре стала известна развязка затянувшихся распрей на «Надежде» всем офицерам и, конечно, Лисянскому.

Вот как впоследствии рассказывала об этом происшествии «Русская старина»:

«4 июля в Петропавловске посланник тотчас съехал на берег и поместился в доме командира Петропавловского порта. Несмотря на свою энергию и желание, он решил не ехать в Японию, так как опасался новых выходок Крузенштерна, что могло привести к весьма печальным последствиям. Он решил прежде всего написать обо всех происшествиях лично государю. На другой же день послал с эстафетой письмо к ближайшему представителю администрации власти в Камчатке к генерал-майору Кошелеву: «Имея поручения от государя императора нужно от вас пособия. У меня на корабле взбунтовались в пути офицеры. При всем моем усердии не могу я исполнить миссию японского посольства, когда одни наглости офицеров могут произвести неудачу и расстроить навсегда главные виды. Я решил отправиться к государю и ожидаю только вас, чтобы сдать, как начальнику края всю экспедицию».

Тем временем начали разгружать товары компании для снабжения местных жителей. Во все это время неприязненные отношения Крузенштерна продолжались, он запретил матросам переносить товары компании.

В августе генерал-майор Кошелев прибыл в сопровождении военной команды и по просьбе посланника приступил к форменному следствию, которое продолжалось около недели.

Пригласив командира и офицеров, Кошелев допрашивал их в присутствии Резанова… Видя, что дело принимает неблагоприятный для него оборот и что Кошелев собирается через Сибирского генерал-губернатора Селифанова возбудить дело об отрешении его от командования судном, Крузенштерн пошел на попятную и лично просил Кошелева покончить это дело миром, изъявив полную готовность принести посланнику извинение. Примирение произошло 8 августа в квартире посланника, куда Крузенштерн явился вместе с офицерами в полной парадной форме, за исключением Головачева и штурмана Каменщикова, которых посланник просил не являться.

Выслушав в присутствии Кошелева извинения офицеров, Резанов, обращаясь к генералу, примирительно проговорил:

— Как раскаяние господ офицеров принесено в вашем присутствии, думается, впредь это будет порукою в повиновении их на пользу отечества. Кстати, чему я уже посвятил всю мою жизнь… Поэтому ставлю себя выше всех личных понесенных мною оскорблений во имя достижения моей цели. Прошу вас, господин генерал, предать забвению былое дело, а мою бумагу оставить без действия.