Вице-канцлер Третьего рейха. Воспоминания политического деятеля гитлеровской Германии. 1933-1947 - читать онлайн книгу. Автор: Франц фон Папен cтр.№ 106

Теперь трудно вспомнить свою тогдашнюю реакцию на происходящее. Я был шокирован и возмущен трусливым убийством Бозе и Юнга. Впервые у меня появилось чувство, ставшее потом слишком распространенным в Третьем рейхе, что отдельный человек оказывается совершенно беспомощен перед лицом какого-то громадного криминального заговора. Кругом установилась атмосфера истерии. Гитлер пребывал в совершенно непредсказуемом настроении и был готов воспользоваться малейшим поводом для возобновления чистки. Моей главной заботой стала безопасность тех моих служащих, кто подвергся аресту и чьи родственники осаждали меня требованиями за них вступиться. Мне по-прежнему казалось, что заговор Рема действительно представлял реальную опасность. Большинство из убитых лидеров «коричневых рубашек» были крайне неприятными типами, а в некоторых случаях даже уголовниками, которые в более спокойные времена закончили бы свои дни в тюрьме. Но обстоятельства, в которых была проведена чистка, являлись отрицанием естественных правил судопроизводства, и никто не был в состоянии предвидеть последствия этих событий.

В последующие дни я написал Гитлеру несколько писем, которые сыграли потом важную роль при обвинении меня в Нюрнберге. Эти письма могут быть правильно поняты только с учетом времени их написания. Я был готов тогда пойти почти на любые уступки и соглашался даже на новую отсрочку объявления о моей отставке при условии освобождения моих сотрудников, четверо из которых все еще находились в тюрьме. Гестапо самым тщательным образом обыскало помещение бюро вице-канцлера, пытаясь найти там доказательства нашей причастности к путчу, чтобы получить основания для нашей ликвидации, а учитывая, что наши архивы были полны жалобами на действия властей и свидетельствами нашего собственного отношения к вождям партии, сфальсифицировать против нас обвинения не составляло бы никакого труда. Мои коллеги-министры были для нас бесполезны. Тогда казалось, что единственный шанс на спасение моих служащих состоит в том, чтобы убедить Гитлера в их лояльности. Если бы мне это удалось, то их, возможно, выпустили бы. Если некоторые фразы из этих писем могут служить сейчас объектом для критики, то следует помнить, что я писал их, находясь на грани умопомрачения. Когда я писал Гитлеру 4 июля, это было сделано главным образом для того, чтобы очистить меня самого и моих сотрудников от всяких подозрений в причастности к заговору. Я протестовал против продолжавшегося содержания моих коллег под арестом и против конфискации моих бумаг и просил о немедленном проведении объективного расследования. Короткие выдержки из этого письма были опубликованы в прессе, но Гитлер не предпринял ничего из того, на чем я настаивал. 10-го числа я написал ему еще раз, требуя восстановления нашей репутации – в первую очередь это касалось несчастного Бозе – путем публичного заявления о нашей полной непричастности к заговору. Кроме того, я сообщал ему, что в ответ на все мои попытки связаться с президентом мне только отвечают, что он по-прежнему сильно нуждается в покое и будет лучше, если я отложу свое посещение на несколько дней. Поэтому я просил Гитлера найти возможность объявить о моей отставке.

На следующий день, 11 июля, мне удалось с ним встретиться. Он сказал, что через два дня назначено заседание рейхстага, на котором он возьмет на себя всю ответственность за недавние события, включая и некоторые прискорбные инциденты, происшедшие «от чрезмерного рвения» исполнителей. Он сказал, что не намерен изучать обстоятельства смерти Бозе особо, и обвинил меня в отстаивании своих личных интересов в ущерб интересам страны. Положение, по его словам, все еще оставалось слишком серьезным, чтобы останавливаться на отдельных происшествиях. 12-го числа я послал ему еще одно письмо. В нем я писал, что хотя очень высоко оцениваю его решимость принять на себя ответственность за «некоторые действия, предпринятые без его ведома», однако считаю неразумным с его стороны связывать с ними свое имя. Я еще раз просил его провести беспристрастное расследование обстоятельств смерти Бозе. Утром 13-го я отправил ему записку, в которой сообщал о невозможности своего присутствия на сессии рейхстага.

Тем временем моих служащих освобождали одного за другим. Но мы также получили окончательное подтверждение факта убийства Эдгара Юнга. До того момента мы продолжали надеяться, что мое ходатайство перед Гиммлером 29 июня возымело действие и, возможно, Юнг где-нибудь скрывается. Несмотря на прямые указания Гитлера и Геринга, из моих архивов мне так ничего и не было возвращено. В них содержалась только наша обычная деловая переписка, касавшаяся потока поступавших к нам жалоб и тех действий, которые мы предпринимали по их поводу. Личные бумаги Бозе, однако, должны были содержать большое количество материалов о деятельности нацистской партии и превышении полномочий, допускавшихся Гиммлером и Гейдрихом. Эти данные собирались для возможного опубликования в целях прекращения подобной практики, и вся совокупность свидетельств должна была самым серьезным образом дискредитировать власти. Моя канцелярия оставалась опечатанной, хотя Шпеер и его архитекторы имели, кажется, доступ туда для проведения работ по переделке помещения в новое крыло рейхсканцелярии.

Я написал еще три письма, 14, 15 и 17 июля, в которых вновь настаивал на полной непричастности к планам Рема всех работавших в моем ведомстве. Я считал, что подобное подозрение унижает наше личное достоинство. Я повторно указывал на свою готовность не объявлять об отставке до тех пор, пока обстоятельства смерти Бозе не будут соответствующим образом расследованы. Ни одно их этих писем не вызвало ответной реакции, и я продолжал оставаться объектом для оскорбительных и грубо издевательских нападок со стороны озлобленных членов партии.

В какой-то момент Гитлер, чтобы избежать дальнейших осложнений с объявлением о моей отставке, предложил мне занять какой-нибудь дипломатический пост за границей. Я вполне определенно заявил ему, что мое согласие на такое предложение будет зависеть от освобождения моих служащих и снятия с них всех обвинений. Создалось тупиковое положение. Если Бозе будет признан невиновным, то Гитлер и гестапо должны будут нести ответственность за убийство. Если же я откажусь от всякого дальнейшего участия в деятельности правительства, то сохранится опасность того, что из моих бумаг будет состряпано «дело», доказывающее причастность ведомства вице-канцлера к предполагаемому заговору Рема.

В этом случае Гитлер действовал крайне прямолинейно. 6 или 7 июля он направил ко мне статс-секретаря доктора Ламмерса с предложением отправиться послом в Ватикан. Если же я посчитаю этот пост недостаточной компенсацией, то должен сформулировать любые условия, которые сочту приемлемыми. Я человек от природы вежливый и выхожу из себя крайне редко. Но когда Ламмерс передал мне это предложение, я заорал на него: «Неужели вы с фюрером думаете, что меня можно купить? Это самая непристойная наглость, какую мне только приходилось слышать. Передайте это фюреру». На этом я выпроводил его за дверь.

Мне так никогда и не удалось связаться с находившимся в Нейдеке Гинденбургом, чтобы лично рассказать ему обо всем, что произошло. Всякий раз я получал от Мейснера и его помощников один и тот же ответ: здоровье президента этого не позволяет. У меня не было возможности ясно разобраться в ситуации. Общественное мнение пребывало в таком смятении, что некоторые из моих друзей консерваторов настаивали, чтобы я любой ценой сохранил за собой свой пост, как единственный человек, который еще может способствовать восстановлению порядка и законности.