Но ведьмы не только очень заняты, они ещё и держатся особняком. Это Тиффани усвоила очень рано. Ты — среди людей, но ты не такая, как они. Всегда ощущается своего рода отстранённость, отчуждённость, если угодно. Специально этого добиваться не нужно, оно приходит само собою. Девочки, которых Тиффани знала мало не с рождения, с которыми они когда-то вместе играли и бегали в одних рубашонках, теперь, встречая её на узкой улочке, чуть приседали в реверансе, и даже старики, завидев её, в знак приветствия брались за вихор — ну, или то, что считали вихром.
Причём не просто из уважения, но ещё и в силу некоего страха. У ведьм свои секреты; они всегда приходят на помощь, когда на свет появляются дети. Когда выходишь замуж, очень не помешает заручиться ведьминской поддержкой (даже если не вполне понимаешь, привлекает ли эта ведьма удачу или отводит несчастье); а умрёшь — и здесь тоже без ведьмы не обойтись, она покажет дорогу. У ведьм свои секреты, которыми они никогда не делятся… ну, то есть с тем, кто не ведьма. Между собой-то, собравшись на склоне холма пропустить глоточек-другой (или, в случае госпожи Ягг, глоточек-девятый), они сплетничают как сороки.
Но о настоящих секретах — никогда, никогда о том, о чём не говорят, о сделанном, услышанном и увиденном. Секретов так много, что даже страшно становится, как бы они не просочились наружу. В сравнении с тем, что порой приходилось видеть ведьмам, великан без штанов — это сущие пустяки, и вспоминать-то не стоит.
Нет, Тиффани не завидовала роману Петулии — роману, в котором наверняка не обошлось без высоких сапог, уродливых прорезиненных фартуков и проливного дождя, не говоря уже о неумолчном «хрю-хрю».
Однако она завидовала благоразумию подруги. Петулия давно всё про себя решила. Она знала, чего хочет от будущего, и закатав рукава трудилась над этим будущим, его приближая, — если надо, то и по колено в хрюканье.
Каждая семья, даже высоко в горах, держала хотя бы одну свинью — летом свинья работала помойным ведром, а во все остальные времена года — свининой, салом, ветчиной и колбасами. Свинья — персона важная; старую бабулю, если ей занедужилось, можно подлечить и скипидаром, но если заболела свинья, то сразу же зовут поросячью ведьму и платят ей за услуги, и хорошо платят (обычно колбасами).
В придачу Петулия прекрасно умела ускучивать свиней; более того, была чемпионкой года в благородном искусстве свиноускучивания. Лучше просто и не скажешь, думала Тиффани; её подруга подсаживалась к свинье и мягко, спокойно заговаривала с нею о самых что ни на есть занудных вещах, пока в свинье не срабатывал какой-то загадочный механизм: свинья блаженно зевала и валилась на бок и с этого момента переставала быть живой свиньёй, и готовилась стать чрезвычайно важной составляющей семейного рациона на весь год. Вы скажете, для свиньи участь не самая завидная; но, учитывая, как грязно и, хуже того, шумно свиньи умирали прежде, изобретение свиноускучивания, по большому счёту, обернулось великим благом для всех и каждого.
Одна-одинёшенька в огромной толпе, Тиффани не сдержала вздоха. Трудно тебе приходится, если на голове — чёрная остроконечная шляпа. Люди с тобой вроде как осторожничают. Они держатся уважительно, о да, а порою слегка нервничают, словно ждут, что ты заглянешь им в головы, — в сущности, ты вполне на это способна, с помощью надёжных ведьминых подспорьев: Первого Взгляда и Заднего Ума
[8]. Но это же не магия. Любой может этому научиться, будь у него хоть чуточка здравого смысла, но иногда даже чуточки и той не наберётся. Люди обычно так заняты, проживая жизнь, что даже не остановятся поразмыслить, зачем они живут. А ведьмы — остановятся, вот поэтому в них всегда есть нужда — о да, нужда есть, они нужны практически всегда, но только им, очень вежливо и негласно, не то чтобы всегда рады.
Здесь вам не горы, где к ведьмам давно привыкли; может, жители Мела и дружелюбны, но они тебе не друзья, на самом-то деле вовсе не друзья. Ведьма — она другая. Ведьма знает то, чего не знаешь ты. Ведьма — она не то, что прочие. Ведьму злить не стоит. Ведьма не такая, как все.
Тиффани Болен была ведьмой, а стала она ведьмой потому, что люди нуждались в ведьме. Ведьма нужна всем, просто иногда люди об этом не знают.
И у неё получилось! Образ плотоядной колдуньи из сказок постепенно сходил на нет — всякий раз, как Тиффани помогала молодой матери с первенцем или облегчала старику путь к могиле. Тем не менее старые сказки, старые слухи и старые книжки с картинками, похоже, накрепко вросли в память мира.
Дело осложнялось тем, что в Меловых холмах ведьмы ещё не вошли в традицию; ни одна не дерзнула бы там поселиться, покуда была жива матушка Болен. А матушка Болен, как знали все до единого, была женщина мудрая — достаточно мудрая, чтобы не называться ведьмой. В Меловых холмах не происходило ничего такого, чего бы матушка Болен не одобрила, — по крайней мере, не происходило дольше десяти минут.
Так что Тиффани была ведьмой-одиночкой.
И дело не только в том, что больше она не могла рассчитывать на поддержку ведьм с гор, таких как нянюшка Ягг, и матушка Ветровоск, и тётушка Вровень; но и в том, что жители Мела к ведьмам ещё не привыкли. Другие ведьмы, конечно же, придут и помогут, если позвать, но, хотя сами они ничего подобного не скажут, это, скорее всего, будет означать, что ты не справляешься с ответственностью, что ты недотягиваешь, ты в себе не уверена, ты недостаточно хороша.
— Простите, госпожа? — раздался боязливый смешок. Тиффани оглянулась: перед ней стояли две девчушки в новеньких выходных платьицах и соломенных шляпках. Девчушки так и буравили её глазами, в которых лишь самую малость проблёскивали озорные искорки. Тиффани поспешно порылась в памяти — и улыбнулась:
— Ах да, Бекки Пардон и Нэнси Честни, верно? Чем я могу вам помочь, девочки?
Бекки Пардон застенчиво вытащила из-за спины букетик и протянула ей. Тиффани, конечно же, сразу его узнала. Она и сама собирала такие букетики для старших девушек, когда была помладше, просто потому, что так полагалось — это входило в ритуал расчистки: нужно было нарвать в холмах диких цветов и перевязать их — и это важно, это магия и есть — травинками, выполотыми для того, чтобы обнажился белый мел.
— Положите его нынче ночью под подушку, и суженый приснится, — промолвила Бекки Пардон очень серьёзно.
Тиффани осторожно взяла из рук девочки чуть подвядший букетик.
— Ну-ка, посмотрим… что у нас тут? — анютины губки, лопотушки душистые, семилистный клевер… это на счастье! — стебелёк львиного зада, отец-и-отчим, ой, и разбитое сердце, и… — Тиффани неотрывно глядела на крохотные бело-красные цветочки.
— Что с вами, госпожа? — встревожились девочки.