Прощание с Доном. Гражданская война в России в дневниках британского офицера 1919-1920 - читать онлайн книгу. Автор: Хадлстон Уильямсон cтр.№ 25

Мы уже преодолели сотню очень трудных миль вдоль южного берега Дона, а на следующее утро отправились далее на север, еще на 80 миль, которые собирались проехать за один день, чтобы оказаться в Урюпинске – штабе 2-го Донского корпуса. В маленькой деревне возле Солонки, где остановились на обед, мы наткнулись на останки французского легкого танка, захваченного большевиками после отхода французов из Одессы, а теперь брошенного. После обеда мы остановились, чтобы попить свежего и кислого молока, которым нас угостили казаки, у которых, похоже, всегда был запас холодного как лед молока в глубоких погребах.

К моему глубокому удивлению, мы приехали в Урюпинск вовремя, полуживые, и после того, как нас провели к нашим местам временного пребывания и накормили, как обычно, яйцами с черным хлебом и маслом, а также напоили несколькими литрами русского чая, мы рухнули на постели и быстро заснули, измотанные ездой в битком набитом транспорте по 80 милям пыльных степных дорог, притом без какой-либо защиты от полутропического солнца.

Мы с Харгривсом и Лэмкирком расположились на постой у одной русской вдовы с симпатичной дочерью девяти лет, причем обе говорили по-английски. Поскольку Сидорин планировал провести в Урюпинске два-три дня, нам на следующее утро позволили долго валяться в постели, и к осмотру мы приступили в полдень после обычной церковной службы. Мы пообедали в штабе корпуса, а по пути туда нам преподнесли цветы. Адъютант командира корпуса поинтересовался у меня, как мне понравились эти цветы.

Я беззаботно ответил, что, хотя цветы и симпатичны, подарившая их шестнадцатилетняя девушка была еще симпатичнее. И тут же, к моему огромному смущению, послали за девушкой и привели ее ко мне.

– Она будет вашей партнершей в танцах сегодня вечером в офицерском клубе, – сказали мне.

Как нам обещали, танцы устроили после ужина в офицерском клубе, и я сидел рядом со школьницей, которую повстречал утром. Она была дочерью профессора в Москве и знала большевиков лучше, чем мы, поскольку станица Урюпинская перешла в наши руки только на прошлой или позапрошлой неделе. Вопреки правилам, я предложил вторую часть эмблемы, которую я отдал Отланову, а так как вскоре после этого большевики опять захватили станицу, я часто задумывался о том, что могло случиться с ней, если б при ней обнаружили эту эмблему.

Обещанный визит на фронт должен был состояться на следующий день, и мы выехали поездом в Борисоглебск, что примерно в 20 милях на северо-запад, который два дня назад был захвачен Партизанской дивизией 2-го корпуса. Однако по приезде туда, к моему огромному разочарованию, мы просто осмотрели войска, стоявшие в резерве, и большую часть времени затратили на обычный обильный обед в штабе. Нам также сообщили, что необходимо вернуться к поезду к 7 часам вечера, поскольку большевистские силы ударили навстречу нашим наступающим войскам примерно в шести милях за городом.

К этому времени во мне накапливалось бешенство от всех этих инспекций, еды и питья, и я просто рвался увидеть хоть что-то действительно относящееся к военному делу. Но никак нельзя было нарушить инструкций Сидорина, а то бы меня самого бросили посреди степи без какого-либо транспорта.

Новость о наступлении большевиков пришла по телеграфу, но по какой-то причине Сидорин предпочел скрыть ее, и я узнал о ней только потому, что постоянно изводил Лэмкирка, требуя держать меня в курсе того, что происходит.

Войска, которые я видел в Борисоглебске, только вчера участвовали в бою и были очень плохо оснащены. Только 30 процентов были обуты в сапоги, и в части не было никаких пулеметов. Лица солдат под налетом несущейся по ветру пыли были бледными и изможденными, и сквозь обветшалые мундиры можно было разглядеть колени и локти. Гимнастерки выгорели и износились, а у многих вообще не было гимнастерок, и вместо них солдаты носили шерстяные фуфайки. Не было даже признаков какой-либо британской униформы или снаряжения, а на некоторых из солдат фактически были немецкие шлемы с шипами, оставшиеся от германской оккупационной армии.

От них исходила какая-то обреченность, когда они стояли под палящим солнцем, с винтовкой у ноги, со скатками через плечо. И тем не менее во время восстания они захватили Урюпинск, имея в своих рядах только 70 солдат, но убив при этом более сотни врагов. Когда вскоре после этого их вышибли из города, красные ответили зверским убийством около 200 школьников и школьниц.

Теперь они были, однако, измотаны, на лицах – апатия, и было видно, что в данный момент их не очень волнует, кто побеждает в войне, и я с горечью заметил, что для всех было бы лучше, если б часть мундиров хаки, которые носили части штаба корпуса, удобно устроившиеся в тылу, была отправлена на передовую.

С каждым днем во мне росло раздражение от того, во что превращалась эта поездка. Попытайся я выбраться туда, где происходит настоящее дело, я бы никак не избежал надсмотра со стороны Сидорина или его штаба, и мы вернулись в Урюпинск поздно ночью, а следующий день был, как обычно, потрачен впустую, хотя прибытие одного из грузовиков с моим давно потерянным чемоданом дало мне шанс постирать кое-какую одежду. Поздно вечером по телеграфу пришли сообщения о тяжелых боях.

– Красные выбиты из Балашова, – сказали нам. – Это важный железнодорожный узел в пятидесяти милях к северо-востоку. К казакам присоединился большой отряд зеленых.

– Зеленых?

Мой информант пожал плечами:

– Это бандиты. Солдаты недовольные большевиками. Они дезертировали два месяца назад. И с тех пор бродят по лесам в районе Тамбова, ожидая нашего прихода. Они очень демократичны и отказываются вообще признавать офицеров, но к тому же ярые антибольшевики и полезный боевой материал.

Сидорин решил ехать к Балашову, чтобы встретиться с зелеными на следующий день, так что мы снова уложили вещи и под охраной бронепоезда прибыли туда примерно в 4 часа пополудни. Это была северная точка, которую достигли белые армии на Дону и на Волге, и с взятием Балашова весь район донского казачества и добрая часть Тамбовского района были очищены от красных.

На станции нас встретил конвой донских казаков 2-го корпуса, в основном в хаки, и подразделение зеленых под командой человека по фамилии Воронович, построившееся рядом с казаками. На зеленых практически не было формы вообще, они носили преимущественно крестьянскую одежду с клетчатыми шерстяными кепками или потертыми бараньими папахами, на которых был нашит крест из зеленой ткани. У них был простой зеленый флаг, и они выглядели крепкой и мощной группой солдат. После отъезда со станции на платформе был устроен короткий смотр, и перед зелеными с горячей речью выступил Сидорин, раздавший им для поднятия духа, для воодушевления на новые усилия ради нашего дела добрую толику наград. Однако их лояльность оказалась кратковременной. Они предпочли свою собственную компанию и скоро вернулись либо к большевикам, либо в леса, где могли попрятаться и безнаказанно грабить крестьян.

Махно, организовавший первую из этих бандитских шаек, отбывал тюремное заключение в Сибири, когда началась революция, но по своем возвращении приступил к организации своих бандитских групп, которые творили все мыслимые ужасы в Южной России. Он поднял личный черный флаг и воевал против всех, сея ужас в сердцах крестьян. Он уничтожал города, университеты, музеи и художественные галереи. Зеленые, будь то под командой Махно или нет, вряд ли способны подчиниться воинской дисциплине, и, похоже, никого не удивило, что они покинули коалицию антикоммунистов.