Вскоре древние узкие улицы наполнялись людьми, беспорядком и гамом. Проходили нагруженные караваны верблюдов, к дворцу двигались ослики, тянувшие повозки или сани, мчались колесницы, запряженные горячими лошадьми, от которых кидались врассыпную пешеходы (лишь замешкайся, и жизнь окажется под угрозой). А в Фивах раскатывали тысячи колесниц.
Огромные площади заполнялись торговцами, магазины открывали свои двери, товары на подносах и в корзинах выставлялись на улицу, повсюду слышались резкие, высокие восточные голоса: происходило заключение торговых сделок, составляющих плоть и кровь торговли. По всем Фивам, ночью и днем, слышалось пронзительное пение уличных музыкантов. Под ногами сновали дети, прогуливались преисполненные достоинства кошки, сотни голодных собак копались в отбросах, но к ним относились с уважением – ведь они были представителями бога Анубиса.
Для иностранцев, впервые посещавших город, самым удивительным было присутствие на улицах женщин. Нигде в мире женщины не обладали такой свободой, как в Фивах. Их можно было видеть повсюду. В белых одинарных, похожих на простыни, одеяниях, которые носили в Египте все, и головных уборах, складками собранных над бровями, они шли по своим хозяйственным делам, заходили в магазины и на рынки, несли сами или за ними несли слуги огромные корзины и кувшины. Они торговались с владельцами лавок, пробовали фрукты и вели себя так же свободно, как мужчины. Тем не менее они были удивительно женственными, это были матери и жены. Голоса их были нежны, и держались они с редким достоинством.
Приезжающие, особенно из Азии, не переставали этому удивляться. В других странах женщины вели жизнь затворниц и могли разговаривать лишь с теми мужчинами, которые являлись членами их семей. Уважаемые египетские женщины никогда не стеснялись появления на публике, не важно – с мужчинами или без. Даже через века Геродот был потрясен тем, что египетские женщины ходили без сопровождающих.
В огромном дворце на берегу Нила, под звуки музыки, среди запаха цветов и духов, просыпалась Нефертити.
В своих роскошных дворцовых покоях просыпались члены царской семьи, чтобы прожить еще один день, посвященный удовольствиям, но это было только поверхностное суждение. Под покровом роскошного и неторопливого существования скрывались жестко регламентированные нормы поведения, которые, несмотря на обладание властью, повелители должны были строго соблюдать. В этот момент царь Аменхотеп, окруженный свитой, скорее всего, обдумывал планы на день и выбирал самую подходящую из своих корон.
Что касается Нефертити, то она открывала глаза на постели, вырезанной, расписанной и позолоченной одним из величайших фиванских художников, на подушках и матрасах, набитых мягчайшей овечьей шерстью, главным образом использовавшейся для постельных принадлежностей. (Ни один египтянин в таком климате не носил одежды из шерсти, шерстяные накидки приберегались для холодных ночей, которые приходилось проводить в пустыне.) Простыни были сделаны из мягчайшего, шелковистого, тканного вручную льна. А ее позже столь прославляемая щека покоилась на крестообразной подставке для головы, изготовленной из дерева или окрашенного стекла, – наподобие тех, что до сих пор используют в Японии. С ней рядом всегда находилось улыбающееся лицо няни Тиу, которая задувала пламя в ярком алебастровом ночнике, горевшем всю ночь благодаря скрученному хлопчатобумажному фитилю, опущенному в масло.
Все, на что бы ни упал взгляд Нефертити, могло бы стать ценнейшими экспонатами современных музеев.
Как и все другие покои дворца, ее комната была большой, изумительно обставленной, охлаждавшейся благодаря вентиляционным системам, в изготовлении которых египтяне были большие мастера.
Как и во всех египетских домах, в комнатах, залах и остальных помещениях стоял густой запах духов.
Богатые ковры свисали с расписанных стен и лежали на полах вперемежку с искусно сплетенными циновками. Другие висели на окнах, чтобы оградить обитателей от жары или песка в те дни, когда ветер дул из пустыни. В помещениях было множество больших и маленьких столов, очаровательных маленьких табуреток, подставок под ноги и стульев, не менее внушительных, чем троны, на бычьих ногах или львиных лапах, позолоченных, расписанных, с богатой инкрустацией. Стояла мебель из драгоценного ливанского кедра и эбонита, с отделкой из слоновой кости поверх листового золота или просто покрытая золотом, изготовленная лучшими мастерами без использования гвоздей и украшенная так, как через века ее будут украшать во дворцах Европы. Были там и резные шкатулки, вырезанные из эбонита и слоновой кости, и огромные, украшенные орнаментом сундуки, использовавшиеся для хранения вещей.
Все поверхности блестели и были уставлены большими прекрасными лампами и вазами с цветами, а в сделанных из стекла чашах плавали яркие живые рыбы. Всюду были разбросаны мелкие изысканные украшения, которые египтяне хранили как память (их дарили в качестве сувениров), – мелкие статуэтки богов и священных животных из дерева, фаянса, глины, гипса, серебра или золота. Тут же стояли кубки и мелкие бутылочки, вазы и бутыли, кувшины и чаши всевозможных размеров и видов из меди, серебра, золота, фаянса, гипса. Некоторые из них были инкрустированы драгоценными камнями.
Многие украшения являлись подарками Эхнатона. Каждый египтянин одаривал всем, чем только мог, девушку, на которой собирался жениться.
Так же был убран весь дворец, но еще более прекрасными были покои царя, царицы и царского наследника, в которых мальчик Эхнатон также совершал утренний туалет: купался и готовился к появлению перед большой, но благодарной аудиторией.
Но даже если комнаты Нефертити пока еще были не самыми красивыми во дворце, они были достаточно прекрасными, чтобы служить приманкой для сотен льстецов, которые наполняли ее комнату, как только становилось известно, что маленькая будущая царица проснулась. Придворные, когда-то по утрам заполнявшие комнаты царицы Тиу, поспешили признать потенциальную власть девочки. Однако, похоже, царица Тиу не возражала против опустения, она была великодушной женщиной. Она считала Нефертити своей дочерью, к тому же в тот момент она была занята уходом за слабеющим царем Аменхотепом.
Итак, теперь выросла свита Нефертити. Штат ее собственных слуг был огромен, и это без учета придворных дам. Мы не знаем, сколько их было ни тогда, ни даже после того, как она стала царицей. Однако известно, что одна из младших жен Аменхотепа имела в своей свите более трехсот женщин.
Любая персона царской крови, будь это хоть молодая девушка, имела своего собственного управляющего, следившего за ее хозяйством, личного писца, чтобы записывать сообщения и письма, которые она могла продиктовать, свою гувернантку или няню и сотни других слуг, служанок и рабов. Члены свиты и утренние посетители Нефертити, придворные и их жены постоянно распускали слухи и собирали дворцовые сплетни.
Все они куда-то неслись, болтали, стараясь перекричать друг друга, громко играли музыканты, а няня Тиу пыталась поддерживать видимость порядка и надзора за приготовлением своей подопечной.
Шум еще больше усиливался от пения птиц в клетках, лая возбужденных собак и заунывных голосов множества кошек, которые составляли домашний кружок Нефертити. Каждое животное имело собственное имя и характер, но обычно наибольшим уважением пользовались Миу (кошки).