Савва Морозов - читать онлайн книгу. Автор: Анна Федорец cтр.№ 42

Олсуфьев очень осторожен в формулировках, и не зря. Судя по всему, Савва Тимофеевич, потеряв в отрочестве живую связь с Богом, тяготился этой потерей, постоянно искал, чем бы ему заполнить образовавшуюся в этом месте души пустоту. Об этом говорит один эпизод, приведенный Максимом Горьким. Он описывает похороны Антона Павловича Чехова — крупного писателя, драматурга, с которым и Горький, и Морозов были в теплых отношениях. Похороны состоялись в Москве 9 июля 1904 года. «Мы пришли с похорон А. П. Чехова и сидели в саду Морозова, настроенные угнетенно. Гроб писателя, так «нежно любимого» Москвою, был привезен в каком-то зеленом вагоне с надписью крупными буквами на дверях его: «Для устриц». Часть небольшой толпы, собравшейся на вокзал встретить писателя, пошла за гробом привезенного из Маньчжурии генерала Келлера и очень удивлялась тому, что Чехова хоронят с оркестром военной музыки. Когда ошибка выяснилась, некоторые веселые люди начали ухмыляться и хихикать. За гробом писателя шагало человек сто, не более… Какая-то дама в лиловом платье, идя под кружевным зонтиком, убеждала старика в роговых очках:

— Ах, он был удивительно милый и так остроумен…

Старик недоверчиво покашливал. День был жаркий, пыльный. Впереди процессии величественно ехал толстый околоточный ^[189] на толстой белой лошади. Все это и еще многое было жестоко пошло и несовместимо с памятью о крупном и тонком художнике.

Проводив гроб до какого-то бульвара, Савва предложил мне ехать к нему пить кофе, и вот, сидя в саду, мы грустно заговорили об умершем, а потом отправились на кладбище. Мы приехали туда раньше, чем пришла похоронная процессия, и долго бродили среди могил. Савва философствовал:

— Все-таки — не очень остроумно, что жизнь заканчивается процессом гниения. Нечистоплотно. Хотя гниение суть тоже горение, но я предпочел бы взорваться, как динамитный патрон. Мысль о смерти не возбуждает у меня страха, а только брезгливое чувство, — момент погружения в смерть я представляю как падение в компостную яму. Последние минуты жизни должны быть наполнены ощущением засасывания тела какой-то липкой, едкой и удушливо-пахучей средой.

— Но ведь ты веришь в Бога?

Он тихо ответил:

— Я говорю о теле, оно не верит ни во что, кроме себя, и ничего кроме [себя] не хочет знать». ^[190]

Вроде бы эти слова позволяют утверждать, что Савва Морозов являлся атеистом. Однако они свидетельствуют лишь о том, что купец всё еще не нашел, чем заполнить душевную пустоту, однако поисков не оставил. В диалоге с Горьким Морозов не отрицает своей веры в Бога. Просто, будучи человеком скрытным, он говорит своему собеседнику то, что ему понятно и приятно. А тот слышит то, что хочет слышать.

Наконец, хотелось бы привести еще один эпизод. Он фигурирует в воспоминаниях жены С. Т. Морозова, Зинаиды Григорьевны. 3. Г. Морозова рассказывает о крупном нижегородском купце-миллионщике Н. А. Бугрове: «Он был старообрядец, умный, способный, не женатый, любил очень Савву Тимофеевича] и говорил ему: если бы ты был, Савва, настоящий старообрядец, я бы тебе оставил всё свое состояние. А то тебя не поймешь — ты не церковник и не старообрядец, а бог знает кто ты». ^[191] Бугров, человек проницательный, хорошо знавший Савву Морозова, не называет его прямо неверующим. В словах Николая Александровича можно увидеть другое: Савва Тимофеевич был одинаково далек как от старообрядческой, так и от Синодальной церкви. Мыкался между ними, но не смог сделать выбор в пользу той или другой или же в пользу полного отказа от веры.

Честно говоря, нет никакой возможности точно определить, какие религиозные принципы оставались живыми и действующими в сознании повзрослевшего Морозова. Вероятнее всего, он был агностиком, придерживаясь «старой веры» формально, по традиции, из нежелания конфликтовать со своим семейством и родной общественной средой. Но «вероятно» не значит «так и есть». В этом вопросе остается изрядная доля неопределенности. «Воинствующим безбожником» Савва Тимофеевич не был ни в какой период своей жизни. Глубоко верующим перестал быть в юности. А всё то, что находится в широком диапазоне от первого до последнего, с Морозовым вполне могло быть. Вера его сломалась — да. Но исчезла ли она до конца? Недоказуемо. И даже сомнительно…

По словам родни С. Т. Морозова, незадолго до смерти его видели в храме, со свечкой в руках. Что у него там металось в глубинах души и куда бы двинулся этот титанический человек, не приди его последний срок, бог весть.

Итак, к началу 1890-х годов Савва Тимофеевич Морозов окончательно сложился как личность. Четко оформились его политические, общественные, этические взгляды. С этого момента он занимает видные позиции сперва в руководстве семейным предприятием, а потом и в русской общественной жизни.

После смерти отца, зимой 1889/90 года, 27-летний С. Т. Морозов впервые почувствовал себя настоящим хозяином дела. Формально главой фирмы «Саввы Морозова сын и Кº» являлась Мария Федоровна. Тем не менее ее старший сын получил собственный, весьма обширный, участок работы, за который отвечал перед советом директоров. «Мария Федоровна оказала своему сыну самую высокую степень доверия, справедливо рассчитывая на его знания, приобретенные в стенах Московского и Кембриджского университетов». Согласно исследованию И. В. Поткиной, «4 ноября 1889 г. С. Т. Морозов, выполнявший до сего момента обязанности директора Правления с продолжительными перерывами, в связи со смертью отца стал ответствен за важнейшие направления: закупку оборудования, контроль над производством и качеством продукции, социальные вопросы». Вскоре, в марте 1890 года, Мария Федоровна поделит свои административные функции между тремя директорами: Саввой Тимофеевичем, А. А. Назаровым и И. А. Колесниковым. Этот триумвират и будет вырабатывать новую стратегию управления мануфактурой на протяжении всех 1890-х годов. ^[192]

В конце 1889 года богородский 1-й гильдии купец Савва Морозов решил закрепить свое положение полноправного руководителя предприятия. Он устроил богатый банкет для поставщиков, имевших дело с Товариществом Никольской мануфактуры. Купец Н. А. Варенцов, который еще при жизни Тимофея Саввича стал одним из крупных поставщиков сырья на его фабрики, отзывался об этом с укоризной: «Саввой Тимофеевичем при начале вступления в свое дело был устроен пир только лицам, имеющим поставки на фабрику, в ресторане «Стрельна», известном своим роскошным зимним садом. Приглашенных было много, угощение обошлось дорого, но, несомненно, было сделано с целью, чтобы сразу стать к нужным для дела лицам в более близкие отношения и сделаться между ними популярным. Для интересов фирмы таковой пир не представлял никакой нужды, она и без того была очень интересна всем, имеющим с нею дела». ^[193] Думается, Николай Александрович был слишком суров к Савве Тимофеевичу — а вернее сказать, пристрастен, как и во многих других своих отзывах об этом человеке. Если исходить из психологического облика молодого купца, станет ясно: он вовсе не искал «популярности» среди поставщиков. Скорее, старался понять, что представляют собой эти люди, каковы их слабые и сильные стороны. А такие наблюдения плохо проводить, сидя в директорском кресле и ведя деловую беседу с глазу на глаз. Куда как лучше наблюдать за людьми в непринужденной обстановке, за общим столом, когда дорогое вино и хорошая еда настраивают на благодушный лад.