– Он не хотел умирать. Он молил своего отца: да минет меня чаша сия. У него была такая красивая жена… Почему вы не позволяете мне умереть? Я не хочу больше думать! Не могу больше. Мне придется начать все сначала. Восемнадцать, девятнадцать, двадцать, двадцать один…
Эберхард Браунинг вздохнул, глубоко, ровно, выдох, вдох, и послал Хелену вместе с ее вновь проснувшейся любовью к профессии ко всем чертям. А вслед за ней – и Рудольфа Гровиана, внушившего ему эту нелепую мысль.
Санитар стоял в дверях не шевелясь, словно ничего не видел и не слышал. Он стоял там не в качестве телохранителя для Эберхарда и не в роли сторожевого пса для Коры. Он стоял там по указанию прокурора, который не отказался бы быть здесь лично. Профессор Бурте сумел отговорить его от этого и отсоветовал подпускать к Коре Бендер кого-нибудь из следователей. Поэтому выбор пал на адвоката. Однако им нужен был также беспристрастный свидетель. По возможности такой, на которого Кора отреагирует положительно. Иначе, сказал профессор, ничего не выйдет. Никто из госпожи Бендер и слова не вытянет.
В портфеле у Эберхарда лежало двадцать снимков. Он не знал, кто на них запечатлен. Рудольф Гровиан принес их ему в контору вскоре после обеда. (Полицейская лаборатория работала в ночную смену.) Двадцать мужских фотопортретов, все изображенные на них – примерно одного возраста. На снимках – одни лица. И фон размыт настолько, что не дает ни малейших зацепок.
Сделав глоток кофе, Эберхард отставил чашку. Кора досчитала до сорока пяти, когда он наконец решился ее перебить.
– Хватит, госпожа Бендер. Сейчас вы посмотрите на фотографии. Я не знаю, есть ли среди них снимок Франки. Если увидите, скажите мне. Я его уберу. Вам не обязательно на него смотреть. Только на других. Скажите мне, если кого-нибудь узнаете. И назовите его имя, если оно вам известно.
Кора перестала считать. Адвокат был не готов к такому повороту событий и расценил это как личный успех. Когда он открыл портфель, к столу подошел санитар и застыл рядом.
Эберхарду Браунингу стало немного легче. Не то чтобы ему было страшно, но подстраховаться не помешает, ведь Кора Бендер накинулась даже на Гровиана. Адвокат положил на стол конверт. Большой коричневый конверт. Ободряюще кивнул Коре, вынимая снимки.
Она уставилась на них, словно на клубок ядовитых змей.
– Откуда они у вас? – поинтересовалась Кора.
– Господин Гровиан принес сегодня после обеда.
В ее глазах промелькнул интерес:
– Как у него дела?
– Хорошо. Он передает вам привет.
– Он злится на меня?
– Нет. С чего бы?
Она наклонилась к Эберхарду через стол и прошептала:
– Я же ткнула его ножом.
– Нет, госпожа Бендер, – энергично покачал головой адвокат. – Ножа у вас не было. Вы несколько раз ударили его, но господин Гровиан на вас не обижается. Он раздразнил вас, вы были очень взволнованы… Он действительно на вас не сердится. И хотел бы, чтобы вы посмотрели на фотографии. Ему пришлось побегать, чтобы их собрать. Он сказал, что среди них есть даже фото его зятя.
Кора снова откинулась на спинку стула, поджала губы и скрестила руки на груди.
– Что ж, ладно. Я посмотрю на эти фотографии.
Эберхард придвинул к ней снимки. Кора опять склонилась над столом, вгляделась в первый снимок, покачала головой и отложила его в сторону. Второй, третий, четвертый… Каждый раз она качала головой.
– А кто же из них зять господина Гровиана? – поинтересовалась она, взяв в руки пятый снимок.
– Не знаю, госпожа Бендер. И не имею права знать.
– Жаль, – пробормотала она.
На шестом снимке она запнулась, нахмурилась, поднесла палец к губам и стала грызть ноготь.
– Разве так бывает? Я видела его всего один раз. Но не знаю где. Не знаю, как его зовут. Что мы с ним будем делать?
– Отложим в сторону, – предложил адвокат.
Кора взглянула на седьмой и восьмой снимки. На девятом она зажмурилась и хриплым голосом потребовала:
– Уберите скорее! Это Франки.
Эберхард забрал фотографию и переложил ее в стопку уже отбракованных снимков.
Прошло несколько минут, прежде чем Кора смогла продолжить. Санитар положил руку ей на плечо, успокаивая. Кора посмотрела на него и кивнула, сжав губы. Затем взглянула на десятый, одиннадцатый и двенадцатый снимки.
На тринадцатом она сказала:
– Эту свинью я даже знать не хочу. Мне неинтересно, как его зовут.
Она энергично передвинула фотографию поближе к адвокату.
– Но мне нужно знать, как его зовут, – напомнил Эберхард.
– Тигр, – коротко ответила Кора, внимательно вглядываясь в четырнадцатый снимок.
На пятнадцатом она криво усмехнулась.
– Господи, ну и нос у него.
– Вы его знаете?
– Нет. Но вы посмотрите на этот огромный нос.
Все шло лучше, чем он предполагал. Браунинг гордился собой и думал, что драмы не предвидится. Но на восемнадцатой фотографии обстановка накалилась.
Эберхард Браунинг не сразу это заметил. А вот санитар тут же заподозрил, что что-то не так. И снова положил руку Коре на плечо. И тут Эберхард увидел, как она смотрит на фотографию.
– Вы знаете этого мужчину? – поинтересовался он.
Кора не ответила на его вопрос. Трудно было понять, что выражает ее лицо. Тоску? Печаль? Или ненависть?
Внезапно она стукнула кулаком по столу, даже чашки на блюдцах подпрыгнули. Из ее чашки на стол выплеснулся кофе. Сквозь звон посуды послышался срывающийся голос:
– Что ты со мной сделал? Я ведь согласилась на это только ради тебя! Я не хотела, чтобы она умерла. Она должна была спать. Ты сказал, чтобы я ее уложила и приехала к тебе. Я приехала? Ты же должен это знать!
Эберхард Браунинг не мог заставить себя повторить вопрос. Он вытащил из кармана носовой платок и кое-как вытер разлившийся кофе, чтобы не испачкались фотографии.
Вмешался санитар. Он наклонился к Коре и успокаивающим тоном произнес:
– Эй, девочка, не волнуйся. Это всего лишь фотография. Она ничего тебе не сделает. Я рядом. Скажи мне, кто это, и я предупрежу охрану. Тогда его не пропустят, если он вдруг заявится.
Кора всхлипнула.
– Он всюду пролезет. Это сатана. Вы когда-нибудь видели портрет Люцифера, Марио? Его рисуют с длинным хвостом, копытами и рогами. Изображают в виде козла с вилами. Но он не может так выглядеть, он ведь был одним из ангелов. И именно в таком виде он предстает перед человеком. Сводит девушек с ума, все хотят быть вместе с ним. Никто не слушает предостережений. Я тоже не слушала. Его друг называл его Бёкки. Мне следовало бы догадаться, что это неспроста. У каждого есть выбор между добром и злом. Я выбрала зло.