Магдалина украла у меня детство. Она отняла у меня мать, а у отца – женщину, в которой он отчаянно нуждался. Веселую, жизнерадостную женщину, которой мама когда-то была. Маргрет рассказывала мне об этом. Мама любила карнавалы, умела смеяться и танцевать и была не против пропустить иногда стаканчик. Она регулярно, потому что сама этого хотела, спала со своим мужем. Мечтала иметь ребенка. А став матерью, радовалась рождению первенца…
Я никогда не видела, чтобы моя мать смеялась, видела лишь, как она молилась; я никогда не видела ее счастливой, только безумной. И такой сделала ее Магдалина. Если бы не младшая сестра, мне не пришлось бы услышать о том, что я забрала всю силу из материнского живота. Мне не пришлось бы из года в год молиться, пока не посинеют губы и не заноют колени. Не пришлось бы спать в одной комнате с отцом, не пришлось бы увидеть, как он сам себя удовлетворяет. Не пришлось бы выслушивать, что я для него – всего лишь сочный кусок плоти. Я бы никогда не испытала отвращения. Не мочилась бы в постель много лет подряд. У меня не было бы страхов, связанных с менструацией. Ведь у меня была бы мать, которая объяснила бы мне все, помогла бы справиться с трудностями, когда они возникли. И, может быть, тогда моя жизнь была бы совершенно иной.
Но у Магдалины также не было матери. Я очень хорошо помню, как однажды она заговорила об этом. Ей тогда исполнилось пятнадцать. Моя сестра снова съездила на два дня в Эппендорф, и ее снова обследовали с головы до ног. Ей сделали электрокардиограмму, анализ крови, всевозможные тесты, в результате которых получалось всего одно число. Каждый раз оно было чертовски маленьким. На этот раз это была цифра пять. Пять месяцев! Столько времени дали врачи Магдалине.
Ее сердце стало слишком большим и окончательно пришло в негодность. Врачи прямо говорили ей об этом. Раньше они пытались объясняться с матерью, однако с некоторых пор это было бесполезно. А отец в то время… Что ж, он перестал интересоваться тем, что происходит в доме.
Вечером, когда Магдалина вернулась из клиники, мы уже лежали в постелях. В комнате было еще светло. Магдалина посмотрела в потолок.
– Сейчас мне уже безразлично, что говорят врачи, – заявила она. – До сих пор они ошибались. И на этот раз будет то же самое, вот увидишь. Я успею поседеть и постареть, и ты, наверное, будешь единственной из нашей семьи, кто доживет до этого дня. Мне трудно предположить, что наши милые мамочка и папочка не помрут к тому времени.
Сложив руки под головой, моя сестра тут же убрала их и выругалась:
– Вот дерьмо, даже лечь не могу так, как мне хочется. И все равно: в ближайшее время я не почернею. Ты должна кое-что пообещать мне, Кора. Не дай мне сгнить, не клади меня в землю к червям. Организуй мне нормальное чистое пламя. Если не останется другого выхода, отнеси меня куда-нибудь в глушь, вылей канистру бензина и представь себе, что стоишь в гостиной перед жестяным ведром. Я хочу пережить ад, прежде чем отправиться на небо. Мне дурно от одной мысли о том, что я прибуду наверх, а она будет ждать меня у ворот в рай.
Магдалина негромко рассмеялась:
– Ты представляешь, что начнется на небе, если наша мать там обустроится? Старого доброго Петра можно будет отправлять на пенсию, это я тебе гарантирую. Мать станет командовать приемом душ, и уж она-то отсортирует, кому можно в рай, а кому нет. Постепенно она вообще перестанет кого-либо туда пускать. Зато когда ей станет скучно, она сможет сесть рядышком с Петром. Будут себе болтать о старых добрых временах. Можем поспорить, мама знает об этом больше, чем он. Не знает она только, что нужна здесь, внизу.
Несколько минут моя сестра молчала, глядя в потолок, словно пыталась сквозь него увидеть фантазии матери. А затем снова медленно заговорила.
– Сейчас я уже рада, что она не знает об этом. Когда мама три дня подряд не может найти время, чтобы помыться, я даже благодарна ей за то, что она ко мне не подходит. Но раньше мне часто хотелось, чтобы она меня обняла, вместо того чтобы нести всю эту чушь. Особенно тогда, когда мне стало совсем плохо. Мне было настолько паршиво, ты даже представить себе не можешь. Меня выворачивало наизнанку. Я думала, что во время следующего приступа у меня лопнет аневризма. И кто же подставлял мне тазик? Кто вытирал пот со лба, кто убирал волосы назад? Молоденькая медсестра-практикантка. Мама, которая вообще-то была со мной ради того, чтобы заботиться обо мне, валялась на коленях. Иногда мне хотелось, чтобы медсестра дала ей пинка. Мама была мне очень нужна, Кора, а ее со мной не было. Хоть она и находилась постоянно рядом со мной. Впрочем, кому я это рассказываю? С тобой мамы тоже не было.
Магдалина медленно перекатила голову по подушке, повернулась и посмотрела на меня.
– Тебе тоже иногда хотелось, чтобы мама тебя обняла?
– Вообще-то нет, – отозвалась я.
Магдалина вздохнула.
– Что ж, у тебя был отец. А теперь есть парень. Расскажи мне о нем.
И я рассказала ей о парне, которого не существовало. Он был крутым перцем, на два года старше меня, уже окончил школу. Ездил на мопеде, а по вечерам мы встречались у городского озерца. У моего парня были богатые родители, очень современные. У них был классный дом, один из тех, что стояли в лесу у дороги на Дибберсен, – проезжая мимо, можно было увидеть одни только крыши. Помещение было обставлено очень шикарно. И, конечно же, родители моего парня были не против, когда он приводил меня домой. Наоборот, я им нравилась, и они очень радовались всякий раз при моем появлении. Перекинувшись со мной парой слов, они никогда не задерживали меня и своего сына надолго, зная, что мы предпочли бы остаться наедине. Мы поднимались наверх в его комнату, слушали музыку, лежа на кровати, целовались и ласкали друг друга.
Я каждый вечер рассказывала об этом Магдалине. Я отводила ее наверх после ужина, помогала раздеться, поддерживала ее, когда она чистила зубы, мыла ее, мазала кремом и укладывала в постель, приговаривая:
– Я так жду встречи с ним!
Я дала ему имя – Томас. В школе был мальчик, которого так звали и который мне нравился. Он был не таким грубым и распущенным, как остальные. О нем самом я знала мало. Он ходил в гимназию, я видела его только на переменах. Обычно он сидел в углу на полу и читал книгу. На девочек он внимания не обращал – а они на него. Он носил очки.
У моего Томаса очков, конечно же, не было – Магдалина сочла бы это недостатком. Ей нравились высокие, сильные, красивые парни, безудержные и нежные. Томас был уже вторым моим вымышленным бойфрендом.
Когда Магдалина уже лежала в постели, я спускалась вниз и говорила матери:
– Мне нужно помедитировать пред Божьими очами.
Я не могла оставаться в доме, ведь тогда моя сестра быстро заметила бы обман.
Я шла в город. В центре всегда что-нибудь происходило. Шла стройка. Я смотрела на строительные площадки и представляла себе, что однажды они нас окружат. Возведут стену вокруг нашего дома, чтобы изолировать, словно больных чумой, о которых раньше рассказывал мне отец. Иногда я воображала, что встречаюсь с Томасом. Настоящим, в очках и с книгой. Что мы садимся где-нибудь и читаем вдвоем.