Шеф кивнул, и Кора солгала ему, что несколько недель они вместе с Джонни шатались по округе, а в сентябре отправились в Кельн, где он хотел повидаться с другом и несколько раз пытался дозвониться до него по дороге, чтобы предупредить об их приезде. Один раз он отправил к телефону ее, написал ей номер на бумажке. Потом, уже вернувшись домой, Кора нашла эту бумажку. И когда мать выставила ее из дому, позвонила по этому номеру. Трубку взяла молодая женщина. Кора попросила позвать к телефону Джонни, но женщина не знала никого с таким именем и посоветовала ей перезвонить вечером, когда дома будет ее муж.
Несколько секунд перерыва! Кора сделала глоток кофе. Затаив дыхание, она ждала, не превратится ли и эта ложь в образы. Но этого не случилось. Кора взяла крохотный кусочек печенья и с трудом его проглотила. Печенье было покрыто шоколадом, и каждая его крошка означала смертный приговор для Магдалины.
Шеф внимательно наблюдал за Корой. Она снова допустила ошибку. «Некоторое время таскалась тогда вместе с Джонни!» А на чем? На каком транспорте они приехали в Кельн, если серебристый фольксваген принадлежал толстяку?
Но прежде чем шеф успел открыть рот, Кора торопливо продолжила:
– Вечером я позвонила снова. К телефону подошел мужчина. На этот раз я попросила позвать к телефону Хорсти. Мужчина рассмеялся. «Его зовут Георг Франкенберг, – сказал он. – Этот дурак и сам не знает, зачем выдумал это имя». Мужчина спросил меня, что мне нужно от Георга Франкенберга. Я ответила, что мы с ним дружили и я хотела бы снова с ним повидаться. И мужчина ответил, что в таком случае мне придется приехать в Кельн.
В этот момент Рудольф Гровиан понял, что ему следует усомниться в ее словах. Тут даже Вернеру Хосу незачем было демонстративно хмурить брови. Его зовут Георг Франкенберг! Рудольф не знал, что и думать. Георга Франкенберга все – за исключением родителей – звали Франки, даже его жена. Это обстоятельство делало кельнского друга существом призрачным. Однако Рудольф Гровиан все же спросил:
– А как звали того мужчину?
Кора услышала в его голосе недоверие. Зато на ляп с автомобилем он, по всей видимости, внимания не обратил. Она уже сомневалась, что ему известно о Маргрет. Иначе шеф давно бы сказал ей это в лицо. Ему важно было получить информацию о Георге Франкенберге, узнать имена его друзей, которые подтвердили бы ее слова. Кора не могла назвать имя. Нельзя было произносить имен – даже случайно, даже в отчаянии.
– Я пытаюсь вспомнить… Смешное было имечко… Но оно вылетело у меня из головы. Я очень устала.
– А телефонный номер?
– Извините, я его забыла. Я никогда не дружила с цифрами.
– Адрес?
Кора пожала плечами и негромко произнесла:
– Уже не помню. Может быть, завтра я смогу вам сказать, как звали тех людей и где они жили. Так всегда: хочешь что-то вспомнить – и ничего не получается.
– Да, понимаю, – ответил Рудольф Гровиан. – Особенно если лжешь напропалую. Значит, вы приняли приглашение того мужчины?
Кора машинально кивнула. В голове у нее словно прорвало плотину. И в образовавшуюся дыру хлынул тугой сгусток образов и слов, завихрившихся у нее в голове. Четыре человека на покрывале у озера. Знакомая песня. Яблоки из супермаркета и из сада. История, которую она рассказала, и кинофильм, в котором молодой человек и девушка спускаются по лестнице.
Кроме того, поток воспоминаний плевался и швырялся камнями. Мать, отец, Магдалина, Хорсти, Джонни, Маргрет, Гереон… Много имен. Слишком много. Были среди них и такие, которых Кора никогда не слышала. Это были смешные имена, Бёкки и Тигр. Ее лицо вздрагивало, словно из глаз вот-вот польются слезы.
– Лучше бы я этого не делала… Франки не хотел меня больше знать.
– Кто такой Франки? – спросил шеф.
Кора вздрогнула.
– Что?
– Кто такой Франки? – повторил Рудольф Гровиан, с трудом заставляя себя сохранять нейтральный тон. Он бросил ликующий взгляд на Вернера Хоса. Рудольф ждал этого. Для него это было равносильно подтверждению. – Вы сказали, что Франки не хотел вас больше знать, госпожа Бендер. Кто такой Франки?
Кора не заметила, как произнесла это. Кроме того, она забыла, что слышала это имя у озера.
– Что я сказала? Извините. Я действительно очень устала.
Она схватилась рукой за голову. Взгляд Коры заметался по письменным столам, уцепился за Вернера Хоса и остановился на нем, словно он мог избавить ее от этих мучений. А это действительно было мучение. Голова Коры была до отказа набита воспоминаниями, словно ящик комода, в который положили слишком много вещей, и теперь из него все вываливалось.
И только маленький нож, который был ей срочно нужен, Кора не нашла. Сначала все нужно было рассортировать. А сделав это, она обнаружила, что ножа в ящике нет. Он лежал на столе, на котором резали лимоны, и его мог увидеть каждый, кто вошел бы в комнату. И только Кора его не видела. Потому что лежала слишком низко, а столешница была слишком высоко. Рядом со столом стоял невысокий полный мужчина. Насыпав на тыльную сторону ладони белый порошок, он слизнул его, что-то выпил и вгрызся в лимон.
– Скажите ему, пусть перестанет, – пролепетала Кора, не сводя взгляда с Вернера Хоса. – Скажите ему, что он должен оставить меня в покое, иначе я сойду с ума. Меня посещают странные, дурацкие видения. Вы бы умерли со смеху, если бы я их вам пересказала.
Она встряхнулась, словно собака с мокрой шерстью, опустила голову и посмотрела на свои руки.
– Со мной однажды приключилась глупая история, – пояснила Кора. – Я ее не помню, да и не хочу вспоминать. Я замуровала ее в своем мозгу. Ахим сказал, что многие люди поступают так с переживаниями, если не могут с ними справиться: возводят стену в мозгу и прячут за нее все, что причиняет боль. Он говорил, что нужно снести эту стену, иначе покоя не будет. Но я решила, что стена – отличное решение.
Кивнув, Кора снова подняла голову и посмотрела на Вернера Хоса, а затем заговорила, обращаясь только к нему:
– В мозгу невероятно много места. Мы не задействуем его даже наполовину, вы знали об этом?
Вернер Хос кивнул.
Она меланхолично улыбнулась.
– Это круто, правда? Похоже на чердак, где можно сложить кучу хлама. И все было хорошо – вплоть до сочельника. Тогда это вернулось. Когда я услышала песню, оно перепрыгнуло через стену, вырвалось, словно волк из ящика. Возможно, это имеет отношение к рождению Спасителя… Не знаю. Я ведь вообще не знаю, о чем идет речь. Я просыпаюсь – и ничего нет. Да и не должно быть. Оно разбило мне голову. Я до сих пор чувствую это, когда вижу этот сон.
Грустная улыбка исчезла с ее лица. Глубоко вздохнув, Кора заговорила быстрее:
– В детстве со мной такое уже случалось. Но то был другой сон, его я помню до сих пор. И он мне нравился. Мне нравилось быть животным.