Дневники матери - читать онлайн книгу. Автор: Сью Клиболд cтр.№ 33

Очень много людей писали нам, что им стыдно, что в наших местах оплакивали только тринадцать, а не пятнадцать жертв. Они сообщали нам, что в их религиозных общинах или общественных группах вспоминают обо всех пятнадцати: на концертах имя Дилана зачитывают рядом с именами его жертв и называют его во время месс, где произносятся молитвы за его душу. Я была благодарна за эти письма. Для меня в Колумбайн всегда было пятнадцать жертв. Хотя я понимала реакцию нашего окружения, мне было трудно принять, что вся жизнь Дилана не имеет вообще никакой ценности из-за того, что он сделал перед смертью.

В средствах массовой информации постоянно сообщали, что Дилан и Эрик подвергались травле, поэтому мы получали письма от людей всех возрастов, которых травили в старшей школе. Я не знала о том, что над Диланом издевались, и потрясение от того, что мне надо было пересмотреть свое восприятие сына, было огромным. Так или иначе я была тронута письмами, где авторы описывали свою слепую ярость, депрессию и бессилие, появляющиеся от того, что они постоянно чувствовали себя такими беспомощными. «Я не удивлен, что это произошло. Я удивлен, что этого не произошло в моей школе и что не происходит каждый день во всех школах Америки», — писал один молодой человек, рассказав о своей собственной жизни в старшей школе, когда он боялся пройти по коридору или зайти в туалет. Молодые люди обращались прямо к Дилану, изливая свое собственное горе и ненависть к своей собственной школьной культуре, и я задавалась вопросом, знал ли кто-нибудь из их окружения, сколько горя они несут в себе.

Многие люди писали, чтобы рассказать о своих собственных потерях. Некоторые писали о психических заболеваниях и самоубийствах среди родственников. Эти письма чрезвычайно мне помогли, как и письма от родителей, дедушек и бабушек, которые делились своими трудностями и унижением, которое навлек на них один из членов семьи.

Я даже получила письмо от священника, чей сын отбывал пожизненное заключение за убийство. Я часто перечитывала это письмо. Одной (из многих) вещей, в которой я чувствовала себя виноватой после трагедии, было то, что я не обеспечила сыну подобающее религиозное образование. Я каждую минуту учила Дилана отличать плохое от хорошего, но мы не посещали регулярно ни церковь, ни синагогу с тех пор, как мальчики были маленькими. Это было глупо — единственный пример еще ни о чем не говорит, — но меня очень успокаивала мысль о том, что, по крайней мере, в одном конкретном случае воскресной школы оказалось недостаточно, чтобы не дать ребенку совершить ужасные вещи.

Наш адвокат выделил сотрудника, который должен был просматривать почту и извлекать любые выражения ненависти и угрозы. Несмотря на его усилия защитить нас, мы все равно получали гневные письма. И одно такое письмо уничтожало положительный эффект сотен писем, поддерживающих нас.

Одно письмо было написано черным маркером: «КАК ТЫ МОГЛА НЕ ЗНАТЬ?!»

Конечно, это был вопрос, который я задавала себе днем и ночью. Я не могла считать себя идеальным родителем, даже если напрячь все воображение. Тем не менее, я считала, что моя тесная связь (не только с Диланом, но с обоими моими сыновьями) означает, что я интуитивно смогу понять, если что-то пойдет плохо, особенно, если все будет очень плохо. Я бы никогда не сказала, что знала каждую мысль и каждое чувство Дилана, но с полной уверенностью сказала бы, что точно знала, на что он способен. И как же я ошибалась!

«Упаси меня, Боже, от такого несчастья», — написала одна мать. Она жила с очень жестоким, психически больным ребенком и выразительно описывала, как каждый день просыпается, с ужасом ожидая телефонного звонка со страшными новостями о своем сыне, наподобие того, какой я получила от Тома. Это было проявление чувств, которое выражали и другие в течение многих лет. Одно письмо состояло из молитв поддержки и было подписано «От матери сидящего в камере смертников».

Мы получили несколько писем от родственников жертв других школьных трагедий. Сын одного мужчины был убит в средней школе, и он выразительно рассказывал о своих первых чувствах — ярости, боли и оцепенении. Это письмо дало мне некоторое представление о том, как страдают семьи жертв. Писали люди, которые потеряли ребенка, как одна молодая мать, чья малышка получила смертельный ушиб головы, когда находилась под присмотром своих родственников. Эти письма позволили мне установить связь с той частью своего сознания, которая просто горевала о Дилане. Конечно, мы получали много писем от тех, кто потерял любимых, покончивших с собой. Тогда я еще не могла полностью осознать смерть Дилана как самоубийство, и эти письма помогли мне сделать первый шаг к этому. Позже у меня появится возможность встретиться со многими авторами писем лично.

Хотя мы разными путями были изолированы от местного сообщества, эти письма помогли мне почувствовать свое сходство с другими в глобальном масштабе. Гораздо больше людей, чем я могла себе представить, прошли через огромные трудности и потери. В мире было катастрофическое количество боли. Каждый день я восхищалась умением людей сопереживать и их великодушием. На одной открытке было просто написано «Пусть Бог хранит Вашу семью» аккуратным и немного дрожащим почерком очень пожилого человека, и я изумилась огромным и, возможно, болезненным усилиям, которые потребовались незнакомцу на другом конце страны, — раздобыть открытку и марку, сделать надпись, отослать ее, и все только для того, чтобы я не чувствовала себя такой одинокой. Это были люди, обладающие широтой чувств, глубиной и способностью к пониманию, которая родилась из боли их собственных жизней.

К несчастью, мне было еще слишком рано утешаться историями о том, как они выжили. Я все еще не верила, что для меня будет какое-то «после».

Как это произошло с очень многими вещами после стрельбы в Колумбайн, мы даже не могли просто отвечать на письма, которые получали. Я сама ответила на первые из них и собиралась так и продолжать, но коробки с почтой все прибывали, прибывали и прибывали. Мой дедушка однажды написал ответ на особенно красивое благодарственное письмо, которое он получил, поэтому эта невозможность воздать должное душевной щедрости людей, писавших нам, тяжелым камнем легла на мое сердце. Я ненавидела саму мысль о том, что люди, которые потратили свое время и силы, чтобы выразить нам симпатию, останутся без благодарностей, но просто физически не могла с этим справиться.

Я раскладывала письма вокруг, используя пластиковые корзины, чтобы рассортировать и распределить их, пока почта не заняла всю нашу гостиную. Я разработала систему сортировки, чтобы оказывать предпочтение тем, которые требовали личного ответа, в первую очередь, людям, высказывающим свое собственное разочарование и мысли о самоубийстве. Я ответила на многие письма, но по сравнению с общим количеством это была совсем небольшая часть. Я перестала считать открытки и письма, когда их число перевалило за три тысячи шестьсот, а они все продолжали и продолжали прибывать, когда я давно уже и не считала.

Мое чувство вины усиливалось от жестокой критики, которую мы получали примерно в каждом четвертом письме. Каждый день мы подвергались нападкам в прессе, иногда нас ругали за решения, которые я сама не совсем понимала. Например, наши адвокаты посоветовали нам подать исковое заявление, чтобы уведомить управление шерифа. Это была обычная юридическая процедура, дающая свободу выбора, если нам станет доступна какая-то новая информация по делу. С помощью всего этого мы смогли достигнуть хороших рабочих отношений с управлением шерифа, держали с ним связь и были готовы помочь, как только могли. Но в средствах массовой информации быстро появились рассказы о нашем решении, при этом казалось, что мы собираемся возбуждать дело против управления шерифа из-за того, что сделал наш сын. Такие истории, как эта, содержали в себе удивительное количество сарказма. «Эти родители отвратительны», — заявил один человек в радиопередаче, которую я случайно услышала, переключаясь с одной радиостанции на другую, когда ехала в своем автомобиле. Люди считали, что нас нужно посадить в тюрьму, охотиться на нас, как на диких зверей, пытать, расстрелять. Я до сих пор не могу заставить себя взглянуть на комментарии к статьям о Колумбайн.