– Никого, сэр.
– Здесь нет… дамы?
Он едва не спросил: «Жаворонка? Здесь нет Жаворонка?»
– Нет.
– Слушайте сюда, – говорит Пенниман, и Генри думает, что за всю жизнь не встречал человека, столь не похожего на «Литтл Ричарда» Пеннимана. Этот тип белее Моби Дика… и, наверное, таких же габаритов. – Нам есть что обсудить. Если только вы не хотите сказать, что мое предложение вас не заинтересовало.
«А такого просто не может быть, – сообщает внутренний голос Пеннимана сверхчувствительным ушам Генри. – Мы говорим о том, чтобы поставить печатный станок в твоей гостиной, дорогуша, аккурат рядом с телевизором, а от таких предложений не отказываются».
– Ник, а вы не чувствуете запаха духов? Очень легких и старомодных. Вроде «Моего греха»?
Пухлая рука падает на плечо Генри, как грелка с горячей водой.
– Грех, старина, в том, что вы отказываетесь выпить со мной еще по одной. Даже слепой видит…
– Я бы советовал вам убрать руку, – говорит Эвери, и, возможно, уши Пеннимана различают нюансы, потому что рука тут же покидает плечо Генри.
Но тут же другая, холодная рука приходит на смену первой, ласково касается шеи Генри и исчезает. Генри втягивает воздух. С ним в ноздри попадает аромат духов.
– Вы не чувствуете запаха духов? – В голосе Генри слышна мольба. Прикосновение руки к шее он может принять за осязательную галлюцинацию. Но нос никогда его не подводил.
До этого момента.
– Извините, – отвечает Эвери. – Я чувствую запахи пива… арахиса… джина, который выпил этот человек, его лосьона после бритья…
Генри кивает. Лампы за стойкой бара отражаются от его черных очков, когда он поднимается со стула.
– Я думаю, вы хотите еще выпить, друг мой. – В голосе Пеннимана слышится вежливая угроза. – По последней, чтобы отпраздновать нашу сделку, и я отвезу вас домой на моем «лексусе».
Генри чувствует духи жены. Он в этом уверен. И именно рука жены коснулась его шеи. Но внезапно его мысли переключаются на Морриса Розена… Морриса, который хотел, чтобы он послушал «Куда ушла наша любовь» в аранжировке «Грязной спермы», чтобы потом Генри прокрутил песню в передаче Висконсинской крысы. Моррис Розен, в обгрызенном ногте которого больше тактичности, чем во всем этом толстяке.
Он кладет руку на предплечье Пеннимана. Улыбается в лицо, которое не видит, и чувствует, как расслабляются мышцы под его ладонью. Пенниман решил, что все будет, как ему и хотелось.
– Вы возьмите мой стакан, – Генри предельно вежлив, – и вместе со своим засуньте себе в толстую прыщавую задницу. А если хотите, чтобы они оттуда не выскочили, подожмите своим концом.
Потом поворачивается и быстрым шагом направляется к двери, на всякий случай выставив перед собой руку. Ник Эвери хлопает в ладоши, но Генри едва слышит аплодисменты, да и о Пеннимане больше не думает. Все его мысли занимает аромат «Моего греха». Он чуть слабеет, когда Генри выходит в жаркий воздух второй половины дня… но разве не знакомый вздох он слышит рядом с левым ухом? Тот самый вздох, который иной раз издавала жена после любовных утех, перед тем как заснуть? Его Рода? Его Жаворонок?
– Эй, такси! – кричит он с тротуара под навесом.
– Здесь, приятель… ты что, слепой?
– Как летучая мышь, – отвечает Генри и идет на голос. Он приедет домой, нальет стакан чаю, положит ноги на стол и прослушает эту чертову запись разговора по линии 911. Может, отсюда и эта нервозность, от сознания, что придется сидеть в темноте и слушать голос людоеда, убийцы детей? Должно быть, отсюда, потому что у него нет причины бояться Жаворонка, не так ли? Если бы она решила вернуться, вернуться и преследовать его, она бы преследовала его с любовью.
Ведь так?
«Да», – думает он и садится на заднее сиденье такси.
– Куда едем, дружище?
– Норвэй-Вэлли-роуд, – отвечает Генри. – Белый дом с синими углами, чуть отстоящий от дороги. Вы увидите его сразу после моста.
Генри откидывается на спинку сиденья и поворачивает голову к открытому окну. Сегодня Френч-Лэндинг кажется ему каким-то… испуганным. Словно он сползал, сползал к краю стола и теперь застыл, зная, что еще самая малость – и полетит вниз, чтобы вдребезги разбиться об пол.
«Скажи, что она вернулась. Скажи, что вернулась. Если она пришла с любовью, почему мне становится не по себе от запаха ее духов? Почему я испытываю к нему отвращение? И почему ее прикосновение (воображаемое прикосновение, заверяет он себя) было таким неприятным?
А рука – такой холодной?»
После яркого солнечного дня в гостиной Нюхача так темно, что поначалу Джек просто ничего не видит. Потом, когда глаза приспосабливаются, понимает почему: одеяла, два слоя одеял, закрывают и окна гостиной, и дверь, ведущую в соседнее помещение, почти наверняка кухню.
– Он не может вынести света, – говорит Нюхач тихо, его голос не долетает до дивана у противоположной стены, на котором лежит мужчина. Другой мужчина стоит на коленях рядом с диваном.
– Может, его укусила бешеная собака. – Но Джек сам себе не верит.
Нюхач решительно качает головой:
– Это не физическая реакция. Док говорит, психологическая. Когда свет падает на него, кожа начинает расползаться. Ты о таком слышал?
– Нет. – И еще Джек никогда не встречался с таким запахом, какой стоит в этой комнате. Работают не один – два вентилятора, он чувствует движение воздуха, но вонь заполняет всю гостиную. Не только запах гниющего мяса, с ним Джек уже сталкивался, но и крови, мочи и фекалий, все густо перемешанное. Он с трудом подавляет рвотный рефлекс и видит, что Нюхач смотрит на него с сочувствием.
– Это ужасно, я знаю. Но со временем привыкаешь, как к запаху обезьянника в зоопарке.
Открывается дверь в соседнюю комнату, в гостиную входит миниатюрная женщина со светлыми волосами до плеч. В руках у нее миска. Когда свет падает на Мышонка, лежащего на диване, тот кричит. Кричит жутко, как от мучительной боли. Что-то – то ли дым, то ли пар – начинает подниматься с его лба.
– Держись, Мышонок, – говорит стоящий на коленях мужчина. Это Док. До того как дверь закрывается, Джек успевает прочитать надпись на потрепанном черном саквояже. Где-нибудь в Америке, конечно, может найтись врач, который украсит свой саквояж с лекарствами наклейкой группы «СТЕППЕНВУЛФ РУЛЗ», но не в Висконсине.
Женщина опускается на колени позади Дока, который достает из миски тряпку, чуть отжимает ее, кладет Мышонку на лоб. Мышонок стонет, начинает дрожать всем телом. Вода бежит по щекам в бороду. Борода, похоже, лезет клочьями.
Джек идет к дивану, говоря себе, что к запаху он привыкнет, обязательно привыкнет. Может, это и правда. Но жалеет, что у него нет тюбика мази «Варо Раб» компании «Викс», который большинство детективов отдела расследования убийств УПЛА обязательно держат в бардачке. С удовольствием мазнул бы каждую ноздрю.