Дорога цариц - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 67

— Ты чего, государь? — испуганно суетился рядом конюший. — Не надо, государь. Ты заканчивай, государь. Сейчас… Сейчас Ирина придет, тебе сразу полегчает. Она у нас известная целительница.

Федор Иванович поднял на него глаза и прошептал:

— Иришку не пускай… Не хочу… Чтобы таким видела…

— Как скажешь…

— Что с государем? Что с ним? — в опочивальню вошел патриарх Иова, а с ним прибежали еще несколько монахов и священников.

Борис Годунов отступил, полагая, что святые отцы лучше его понимают в недугах, и вышел в горницу. Несколько раз перекрестился на образа в красном углу, шепотом моля Господа о быстрейшем выздоровлении царя. И тут в горнице появилась встревоженная царица.

— Нет! — моментально встал в дверях конюший. — Ира, тебе туда нельзя!

— Пусти!

— Сестренка, милая, нельзя, — мотнул головой Борис. — Там сейчас лекари, они государя исцеляют. Тебе его видеть немочно, ибо невместно сие.

— А ну, пусти!

— Нет!

— Братик, ты ведь царице перечишь!

— Царский приказ! — Конюший сморщился и чуть отвернул лицо.

Однако Ирина Федоровна занесла ладонь не для того, чтобы ударить, а лишь поправила сбившийся кокошник. И с тревогой спросила:

— Что, так плох?

— Не желает Федор Иванович, чтобы ты его таким видела. Хочет токмо красавцем пред тобою представать. — Конюший обнял сестру, отвел к окну и там сел вместе с нею на лавку. — Страдает он.

— Да что случилось-то, Боря?

— Колики случились. Вот, ждем, когда отпустит.

Судороги мучили государя еще несколько дней, отпустив только второго января, но стало только хуже. Федор Иванович впал в беспамятство, не узнавал никого из собравшихся у ложа слуг и святителей, видел нечто странное, отмахивался руками, разговаривал с не видимыми никому собеседниками. Тело правителя слабело, и его многократно пытались хотя бы напоить, но ничего не получалось — царь не глотал ни еды, ни жидкости. И в ночь с шестого на седьмое января тихо заснул.

Только после этого в опочивальню впустили царицу Ирину. Увидев мертвого супруга, она схватилась за голову, во гневе закричала:

— Убийцы! Убирайтесь отсюда! Все вон!!! — и упала на тело государя.

Святители и слуги поспешили удалиться, расселись в горнице, растерянно переглядываясь.

— Что же теперь будет-то? — неуверенно произнес епископ Тимофей, но ему никто не ответил. Все знали, что наследника у царя нет, равно как и близких родственников.

После долгого молчания патриарх Иова вдруг поднял голову и перекрестился на образа.

— Муж и жена пред лицом Господа едины есть в таинстве венчания…

Ему тоже никто не ответил. Однако мысль святителя упала в сердца и души и начала жить своею жизнью.

Спустя примерно час конюший Борис Годунов вдруг поднялся, вышел из горницы и подозвал сторожащих двери рынд:

— Посылайте людей по дворцу, пусть бояре придворные в Думной палате сбираются.

С этим царедворец вернулся, встал у дверей опочивальни, прислушиваясь к происходящему внутри. Брату царицы никто не препятствовал. Сейчас никто не знал, кем станет Борис Годунов завтра или послезавтра. Может возвыситься еще на пару ступеней и оказаться первым боярином после государя. Хотя, конечно, может и рухнуть в полное ничтожество…

Однако, понятно, низложение конюшего нарушит и весь сложившийся в Кремле порядок. Вместе с высшим царедворцем неминуемо рухнут, отправятся в отставку еще многие десятки и сотни придворных слуг и целых боярских родов. Этого сейчас не хотел почти никто из присутствующих…

Наконец Борис решился. Вошел в опочивальню, обнял плачущую над мужем сестру, поцеловал в щеку, в лоб:

— Иришка моя, Иришка… Сколько же на тебя свалилось… Такого горя, вестимо, за год не выплакать. Но ты ведь не одна, сестренка моя. Федора Ивановича мы все любили, и все мы о нем горюем… Все вместе о нем печалимся. Прими печаль нашу, моя родная. Дозволь и всем остальным перед бедой сей склониться…

Годунов ласково поднял сестру, ткнулся лбом в ее лоб, крепко обнял, подержал рядом, позволяя вжаться лицом в свое плечо. А затем, удерживая за пояс, ласково, но решительно повел из опочивальни, через горницу и в коридор.

Патриарх со свитой, прочие слуги направились следом.

В полной людей Думной палате с заиндевевшими слюдяными окнами, расписными стенами, на которых собрались библейские апостолы, конюший завел сестру на царский трон, усадил, расправил парчовые складки платья. Посмотрел на патриарха.

Старец обошел трон, стал слева от него, солидно ударил посохом об пол.

Бояре замерли, устремив свои взгляды на святителя.

Борис Годунов преклонил перед сестрой колено и громко, отчетливо произнес:

— Долгие лета тебе, царица и великая княгиня Ирина Федоровна! Прими клятву мою в верности и преданности. Отныне я есмь твой преданный слуга, каковой ни сил, ни живота своего для исполнения воли твоей не пожалеет.

Царица посмотрела на брата непонимающим взором. Не дождавшись ответа, патриарх Иова пристукнул посохом и сказал:

— Твоя клятва пред богом и людьми принята, Борис Федорович!

Конюший наклонился вперед, поцеловал лежащую на подлокотнике руку сестры и отступил в сторону. Его место занял грузный воевода князь Трубецкой.

— Долгие лета тебе, царица и великая княгиня Ирина Федоровна! Прими клятву мою в верности и преданности, — низко поклонился он. — Отныне я есмь твой преданный слуга, каковой ни сил, ни живота своего для исполнения воли твоей не пожалеет!

— Я верю тебе, Никита Романович, — одними губами, все еще сквозь слезы ответила женщина, — и с радостью приму твою службу. Обещаю быть государыней справедливой и милостивой.

Ударил посох, воевода поцеловал руку и отступил. Перед царицей склонился князь Троекуров:

— Долгие лета тебе, царица и великая княгиня Ирина Федоровна…

Один за другим князья и бояре, воеводы и дьяки, оказавшиеся в зале служивые люди подходили ко вдове государя и приносили ей присягу верности. И чем дальше, тем тверже были ответы царицы, тем меньше оставалось дрожи в голосе и тем увереннее она подавала подданным свою руку.

Только после этого — после принесения присяги ближней свитой и слугами, уже сильно после полудня, патриарх Иова наконец-то отправился в Успенский собор, дабы отпеть по усопшему великий канон. И уже потом зазвенели на Иване Великом колокола, возвещая москвичам о великой утрате.

Тем временем Борис Годунов отвел сестру в ее покои, передал в руки женской свиты, на прощание многократно расцеловал, оглаживая плечи:

— Он ныне в лучшем мире, Иришка… А нам еще жить. Прости.