Любовь, опрокинувшая троны - читать онлайн книгу. Автор: Александр Прозоров cтр.№ 26

– Плыви один, Корела, – разрешил боярин. – А мой род, моя земля и мое дело завсегда здесь были. Мне их бросать не с руки. А уж там… Что будет, то и будет. Судьба…

8 сентября 1591 года

Москва, Варварка

Князь Шуйский, Василий Иванович, допил вино из кубка, закусил горстью алой владимирской вишни, потянулся и закончил свой рассказ:

– Вот тако бояре Нагие в собственную ловушку и угодили! Возжелали спрятать царевича от опасностей за тайным двойником, да опосля сего двойника с именем Дмитрия Ивановича прилюдно, с шумом и всеобщим оповещением и зарезали. Почитай, нет более царевича в нашем мире! Мертв. О чем обширный документ составлен, Думой боярской и церковным Собором одобрен и волею государя нашего Федора Ивановича утвержден. Так что я теперича, с какой стороны ни посмотри, первый престолу наследник! – Гость молодоженов весело подмигнул Федору Никитичу, обнял свою спутницу за плечо и аккуратно поцеловал ее в шею под подбородок.

Княжна запищала и закрутилась:

– Васька, отстань, щекотно!

– Как на царствие взойдешь, меня милостями не забудешь? – спросил боярский сын Захарьин, снова наполняя кубки.

– Как можно, друже! – широко улыбнувшись, развел руками князь. – Хочешь, первым боярином тебя назначу? Али наместником земель всяких, как Федор Иванович свояка своего… Этого… Ну, который его супруге брат?

– Борис из рода Годуновых, – напомнил имя царского конюшего хозяин дома.

– А-а, – небрежно отмахнулся Василий Иванович и поднял кубок: – За государя нашего, мудрого и справедливого давайте выпьем, долгие ему годы, да здоровья крепкого! Чем дольше он править станет, тем дольше мы сможем охотам, скачкам и вину предаваться, хлопотами державными не тяготясь! А коли наследника родит, так и вовсе хорошо. Служба, стало быть, ему достанется, а семейные радости мне! – И гость снова «защекотал» зеленоглазую княжну.

– Так жив малой царевич али нет? – так и не поняла Ксения.

– По жизни – вроде как и жив, – пожал плечами князь. – Но по решению высшему, печатью и подписью скрепленному, мертв без единого сомнения. И коли Нагие захотят его к жизни возвернуть и на престол продвинуть, намучиться в сем деле им придется преизрядно. Мыслю я, что и вовсе ничего теперь не выйдет.

– Но почему они тогда в подмене не признались, истинного царевича не показали?

– Милая моя, они не могут, – поправил супруге выбившуюся из-под кокошника прядь волос Федор Никитич. – Показать Дмитрия Ивановича прилюдно – это все равно что в чужие руки его самолично отдать. Государю, патриарху, нашему другу Василию Ивановичу али князьям Мстиславским. Наследник, милая, только тогда жив и шансы на возвышение имеет, когда за ним семья сильная стоит, злато да родичи. Нагие же ныне в опале, владений лишены, сами по порубам разосланы. Заступиться за ребенка не смогут.

– Нечто, мыслишь, бояре изведут сироту, малое дитя?

– Да зачем же его изводить, помилуй Бог, Ксения Ивановна?! – откровенно обиделся князь Шуйский. – Нечто мы схизматики кровожадные али басурмане какие друг друга по вражде семейной истреблять? Нет, красавица наша, на святой Руси сие безумие не в чести. В монахи его постричь, и вся морока! Хоть сейчас можно сие сотворить за измену. Он ведь в крамоле участие принимал, царя ложным обликом обманывал? А Федор Иванович и без того братика младшего недолюбливает. Даром, что ли, повелел из молебнов «за здравие» имя его исключить? Бунт в Угличе учинили, государя обманули? Вот тебе и повод хороший постылого родича в иноки записать да в обитель далекую спровадить, грехи замаливать!

– А коли царь мараться не пожелает, патриарх постарается, – с легкой зевотой добавил боярский сын Захарьин. – Возьмут сиротку в монастырь на воспитание да зачнут его учить заместо хивинской алгебры, бухарской географии, арабского языка и русского ратного дела всякой римской латыни, да вере греческой, да молитвам и житиям. Так годам к пятнадцати и вырастет из него заместо князя храброго и умного святоша монастырский. И путь ему выйдет един: постриг да игуменство.

– Посему, Ксюша, и нельзя Нагим мальчишку показывать, – согласился князь Шуйский. – Покуда он мертвым считается, то хоть какой-то шанс подняться у них имеется. А коли отдадут – то все! Конец боярскому роду, иссякнет.

– Но верно ли он жив, Василий Иванович? – все же усомнилась молодая супруга Захарьина.

– Я тебе так отвечу, дабы в долгие рассуждения не вдаваться… – Князь Шуйский пригубил вино. – Скажи мне, о юная чаровница, уступающая красотой лишь моей неповторимой Елене, можно ли по живому человеку заупокойную службу заказывать?

– Чур меня, чур! – отмахнулась женщина. – Грех сие огромный, колдовство черное! Чародейство на извод, дабы живого человека сгубить!

– А может ли мать, сына потерявшая, заупокойной службы по чаду своему не заказать?

– Разве Мария Федоровна поминовения сына не делала? – подался вперед боярский сын Захарьин.

Князь отрицательно покачал головой. Затем добавил:

– Там еще много странного приключилось. Престарелый боярин Афанасий Нагой, калач тертый, дипломат опытный, в день убийства зачем-то в Ярославль рванул, на подворье купцов англицких. К ним же, известное дело, завсегда бегут, дабы золотишко на острове от казны утаить, от изъятия, да самим опосля за море сбежать. Афанасий Федорович убегать не стал, вернулся. Для кого тогда тайник золотой сотворен, коли самому старику не надобен? Ватага казачья, что Нагим верно служила, внезапно из Углича ушла. Может статься, спужалась просто. Но могли и царевича живого на стругах своих увезти…

– Получается, в деле следственном ложь записана? – невинно уточнила женщина.

– Еще чего!!! – возмутился Василий Иванович. – Князь Шуйский никогда не опозорит себя ложью! В деле сем все правда – от первого и до последнего слова! Что опознать в мальчике убитом царевича не получилось, о том я так прямо и записал! А то, что Дмитрий Иванович убиенный в Спасскую церковь отнесен, то слова не мои, а свидетелей опрошенных. Равно как и прочие показания. Меня в Углич отослали убийство и бунт расследовать, а не домыслы свои сочинять. Сей долг я исполнил полностью! А что мальчика мертвого Дмитрием Ивановичем признали, то не мое решение, а всего Освященного Собора с царем Федором Ивановичем во главе! – твердо отрезал князь. После чего все же не смог сдержать улыбки: – Я же не дурной совсем – спорить с приговором, меня в первые наследники русского царства возводящим?

– Чего свидетели сказывали, друже? – полюбопытствовал Федор Никитич.

– Да все как всегда, – отмахнулся гость. – Душегубы оправдывались, как могли. Те, кого подозревали в убийстве царевича… Сиречь, няньки с мальчишками… Так они дружно сказывали, что Дмитрий падучей разболелся и сам себя зарезал. Уж не знаю, кто их на столь хитрую фантазию надоумил. Не иначе, боярин Афанасий сочинил. Да-а… Бунтовщики сказывали, что Дмитрия царские стряпчие убили, а они царевича токмо защищали. Самих стряпчих опросить не удалось, ибо Нагие вырезали всех до единого, вместе со слугами, родичами и вообще перебили всех, кто токмо вхож в кремль тамошний. Вплоть до девки слабоумной, каковая царевича изредка навещала. Посему записывать мне пришлось не столько показания, сколько домыслы досужие, через третьи руки дошедшие. На сем основании Освященный Собор и приговорил Дмитрия Ивановича самоубийцей считать, мальчишек с няньками – невинными овечками, а побивших стряпчих угличан – бунтарями. И род Нагих вместе с ними. Вот и весь сказ.