Три сестры, три королевы - читать онлайн книгу. Автор: Филиппа Грегори cтр.№ 43

Необходимо перевезти малютку Якова в замок Стерлинг – в крепость, которая, как заверил меня его отец, самое безопасное место во всей Шотландии. Ему придется короноваться там. Я не смею вывозить его дальше на север, потому что это стало опасным. Томас Говард, и ранее не бывший мне другом, а теперь и вовсе ставший мне смертельным врагом, не сможет отказать себе в удовольствии вторгнуться в Шотландию на волне своей победы. И сейчас, когда все наши пушки либо ушли в море вместе с судами, либо увязли в грязи Флоддена, чем нам защитить нашу столицу? Что может остановить победоносное шествие Томаса Говарда к вратам моего дворца в Линлитгоу? Или еще дальше на север, в Стерлинг? Томас Говард, знающий традиции Шотландии не хуже меня, может уже находиться в пути, спешить со всех ног, чтобы успеть схватить маленького Якова до того, как он будет коронован.

Мы отправляемся в путь на следующий день, пока луна еще низка и небо на востоке отмечено лишь скудным серым штрихом, как росчерком портняжного мелка на траурных одеждах. Перед нами следует королевское знамя, вокруг которого плечом к плечу сомкнут круг из стражей. В центре этого круга на сильном коне едет поэт моего мужа, Дэвид Линдси, и перед ним на его седле сидит Яков, которому еще нет двух лет. Рядом с ними едет знаменосец с собственным знаменем принца, развевающимся над их головами. Никто не сможет напасть на нас, убить принца, а затем заявить, что он не знал о том, на кого совершал нападение. Яков сидит уверенно и ровно, чувствуя себя в безопасности на руках Дэвида. Они уже много раз выезжали вместе, только раньше им не приходилось уходить от преследования врага на огромной скорости. Дэвид замечает, как я побледнела, и криво улыбается. Я еду рядом с ними и к этому моменту уже не сомневаюсь в том, что снова беременна. Мои глаза не покидают одного ребенка Якова, которого мне надо сохранить во что бы то ни стало, а мысли – второго, которым мой муж наградил меня перед уходом. Больше я ни о чем не думаю, только смотрю на сына и на продуваемую всеми ветрами дорогу, по которой нам предстоит проехать. Если бы я позволила себе задуматься, то непременно остановила бы лошадь, прижалась к ее шее и заплакала бы от страха, как маленькая девочка. Поэтому я не смею задумываться. Я могу только ехать и надеяться, что мы доберемся до Стерлинга до того, как англичане успеют добраться до нас.

Как только мы выезжаем севернее Линлитгоу, ландшафт словно раскрывается и разворачивается перед глазами, а небеса становятся выше. Округлые холмы Лотиана, глубокие чаши долин и широкие просторы возвышенностей продолжают увеличиваться в размерах по мере того, как мы углубляемся в северные земли Стерлингшира. Когда солнце входит в зенит, мы уже въезжаем в густой перелесок на дне долины. Там нет дорог, лишь едва видимые тропы, вьющиеся вокруг давно упавших деревьев, и часто исчезающие из глаз там, где разлившиеся ручьи сливаются с ними. Нам приходится постоянно посматривать на поднимающееся солнце, с трудом пробивающееся сквозь густые ветви и листву, стараясь ехать на запад. Яков хорошо знал этот путь. Он часто здесь ездил, между Линлитгоу и Стерлингом, затем на север, чтобы следить за сохранением мира и верша правосудие. Больше он здесь никогда не проедет.

Я стараюсь об этом не думать. Взглянув на его сына, замечаю, что мальчик уснул прямо в седле, в осторожных руках Дэвида. Я отгоняю от себя мысли о том, что отец моего сына никогда не проедется с ним вот так, вместе, в одном седле. Его отец больше никогда не поднимется в седло.

Эти леса никто не сажал, никто за ними не ухаживает, никто не прореживает – ни на дрова, ни на древесину для строительства домов или на судовые верфи. Наверное, потому, что поблизости нет ни судовых верфей, ни домов, ни хижин лесорубов. Нет даже браконьеров, поскольку в лесах мало дичи, и разбойников, потому что нет людей и некого грабить. Здесь вообще нет никого, только иногда мимо промелькнет тень оленя или другого скрытного зверя, лисы, кабана или волка.

Охранники смыкают ряды и едут колено к колену вокруг Дэвида Линдси и моего драгоценного мальчика. Им приходится опустить знамена и держать их как копья, чтобы не зацепиться за низкие разлапистые ветви деревьев. Здесь совсем не так, как в Англии, даже не похоже на королевские угодья, где никому не позволено охотиться или рубить деревья. Эти леса похожи на первозданные чащобы, появившиеся до сотворения человека, и мы скользим через них как привидения. Нам не место здесь. Эти деревья старше современников Христа, и эта земля принадлежит не христианам, а маленькому народцу, о котором Яков когда-то рассказывал мне в сказках.

Холодный сумрак заставляет меня дрожать, хотя я знаю, что солнце высоко над головой. Мы не чувствуем его тепла, даже не видим его света. Кажется, что деревья и даже сам воздух давят на нас, и когда земля начинает подниматься и впереди начинает понемногу светлеть, мы все чувствуем облегчение. Лес редеет, и появляются кустарники с травой, тянущейся к свету, затем на смену старым деревьям приходят серебристые березы, и постепенно, шаг за шагом, лес нехотя выпускает нас из своих теней. Над нами снова появляется небо, и мы начинаем подъем по крутому склону холма. Лошади всхрапывают и опускают головы, взбираясь наверх по едва заметной тропинке, огибающей утес и ведущей нас через круглую макушку холма. Чем выше мы поднимаемся, тем больше холмов открывается нашим глазам, словно земля вздыбилась и застыла бесконечными волнами. Теперь мы идем на север, к низинам, постоянно оглядываясь назад и прислушиваясь к бряцанью железа и топоту копыт армии Говарда.

Мы едем весь день, остановившись только перед полуднем, чтобы поесть. Когда солнце опускается за верхушки холмов и тени удлиняются, падая на тропинку и заставляя нас опасаться, что мы можем случайно с нее сойти, Яков начинает плакать и тоненьким жалобным голоском говорит, что устал. Тогда Дэвид достает из кармана кусок хлеба и флягу с молоком. Мальчик ест, по-прежнему оставаясь в седле, потом откидывается назад, опираясь спиной на своего защитника, и засыпает. Мы продолжаем следовать дальше, не меняя скорости.

Мы все еще двигаемся на север, оставляя садящееся солнце слева от нас.

– Нам еще далеко ехать? – тихо спрашиваю я Дэвида. – Через пару часов совсем стемнеет.

– С Божьей помощью мы доберемся туда до темноты, – отвечает он. – И если нас преследуют, то туда они не посмеют сунуться ночью. Им придется разбить лагерь для ночевки, поскольку они будут бояться засады и совсем не знают здешних мест. Они не смогут передвигаться здесь в полной темноте.

Я киваю. У меня болит каждая кость, особенно спина, потому что я не могу наклониться вперед из-за округлившегося живота, или назад, потому что боюсь потерять равновесие.

– Вас ожидает роскошный ужин и крепкий сон в хорошей кровати, – тихо говорит Дэвид. – Под защитой крепких стен.

Я снова киваю, но думаю о том, что он может ошибаться. Что, если мы не успеем добраться до места засветло? Тогда и нам придется разбивать лагерь для ночевки? А что, если мы все-таки сбились с дороги и проехали городок? Что, если мы едем все дальше на север, а Стерлинг уже остался позади нас, и мы узнаем об этом только утром? Потом я понимаю, что, если я не хочу сломаться и утратить все оставшиеся силы, я не должна позволять себе думать таким образом. С этого момента я должна думать только об одном: о своей цели на настоящий момент. Я должна представлять себе путь к достижению цели как нить из жемчужин, цепь последовательных шагов, которые я должна сделать, и не думать о том, что жемчуг – символ слез. Я не буду вспоминать сон, в котором мой муж, мой веселый озорной муж, застегивал на моей шее колье из бриллиантов, которые тут же превратились во вдовьи жемчуга.