Пэчворк. После прочтения сжечь - читать онлайн книгу. Автор: Инга Кузнецова cтр.№ 17

Изваяние крестьянина за моим плечом продолжает электронные штудии: «…Субъекты инновационных процессов делятся на следующие группы: новаторы, ранние реципиенты, раннее большинство и отстающие…» Девушки беззвучно хохочут над своими безмолвными, но угадываемыми подростковыми шутками. Я чувствую боль под лопаткой.

Исчезновение всех участников этой сцены кажется невозможным. И, тем не менее, сначала выйдут и канут девушки. А потом и я, оставив в вагоне короткопалого парня со спортивной сумкой, едущего навстречу чему-то небывалому.

(переход)

Со станции на станцию. С судьбы на судьбу. С радиальной на кольцевую.

(я тоже)

Я тоже движусь навстречу чему-то невозможному. Лестницы перемещают меня во времени, эскалаторы – в пространстве. Лестницы ведут вниз, эскалаторы вверх. Ступени заставляют вспоминать, опустив голову, а движущаяся лента, великодушно сглаживая мое неумение ориентироваться, просит выпрямиться и взглянуть на все с невольной дерзостью. Но то, что происходит, не зависит ни от лестниц, ни от эскалаторов, ни от прошлого, ни от будущего. Оно происходит вбок.

(фиксация)

Еще в автобусе я знала, что буду искать его; еще на радиальной я знала, что буду искать его в подпольном клубе, в котором мы были только раз, в конце нашего странного срока; еще на переходе я знала, что клуб этот могли уже закрыть или перенести на окраину, где еще не все подвалы были оборудованы подслушивающими устройствами.

На кольцевой волнение достигает предела. Я мечусь по платформе, тычась в разнонаправленные потоки мысленных обрывков. Меня выносит к какой-то двери, но я перебегаю к соседнему вагону. Уже угрюмый самсон раздирает пасть железного льва, обитую темногубыми резиновыми прокладками. Впрыгнув в прогал – из толпы в толпу – я сразу понимаю, почему меня волокло именно сюда: знающая рука касается плеча – это дружеский Д., с которым он меня познакомил сразу и которого эти полгода я тоже не видела. Шапка кудрявых рыжих волос по-негритянски подпрыгивает и упруго принимает прежнее положение. Рюкзак с обвисшими лямками впечатывается мне в спину. Острые стрекозиные детали проступали сквозь брезент («Съемные», – автоматически думаю я). Выпуклый глаз смотрит с лошадиной внимательностью, шепот становится тише и суше: «Давно тебя не видел, – сегодня Неандерталец (это прозвище того, кого я ищу) читает программу. Где ты была?» Одними губами (я умею превращаться в мел): «Мы расстались». Пауза. «Решено приступить к действиям. Надеюсь, ты с нами». «Да, конечно. Едем».

(все мы)

дети галактики. Дети амброзии и нектара, землемеры песчаных карьеров.

(пешком)

– Почему вы расстались?

– Я не хочу об этом говорить.

– А мы с тобой могли бы… [сегодня… вообще? (это я услышала так, он не произнес)]

Перебивая:

– Тебе до него, как до Китай-города пешком (и смягчить грубость виноватой улыбкой).

Усмехнулся.

(волоски)

Скоро выходить. Я могу умереть от сердцебиения. Принять таблетку. Надо рассредоточиться, распределиться. Я не могу выдержать этого нарастания всего. Я разделюсь, и я-2, персона действия, способная на самые отчаянные поступки, не пойдет в клуб. Она прогуляет. Я не могу предугадать своей реакции, когда увижу его. Пойдет только персона созерцания, и она ничего не сможет сделать. Она будет просто понимающей жертвой. Будет мучиться и понимать все, что еще не успела понять, когда у нее была эта возможность в режиме онлайн.

Нет! Я поступлю как раз наоборот! Нет! Пусть я-2 тратится до конца. Нет другого способа продвинуться. Понимать, зализывая раны, можно всю жизнь. Если она физически продлится.

Но пока моего блистера не достать. Я притиснута к спинам, бицепсам, шеям и ягодицам и не могу пошевелиться. Мои лопатки обнимают орюкзаченные дружеские руки. Я их не вижу, но знаю, что они покрыты золотистыми волосками.

(слива)

Я делаю глубокий вдох, утыкаюсь лицом в лиловый шелк своей блузки, чувствую (аутоэротичную? романтичную) ноту своих духов и отдаюсь визионерской волне.

Слива, упавшая с балкона, превращается в дерево прямо на лету, бросается зеленеть, переворачивается в воздухе, корнями вверх и обратно, еще раз и еще, цветет и плодоносит, и все падает и падает в бесконечную низь, вместе с отрывающимися маленькими сливами, и я беспокоюсь, что уже не успею поймать их все, даже если побегу знакомиться с соседями, живущими подо мной. Разрешите выскочить на ваш балкон, простите, куда можно поставить корзинку, да я ненадолго. Побегу знакомиться со всем этим количеством дверей подо мной, в которые можно было бы стучать и упираться лбом, но кто-то же должен оказаться дома, хотя, конечно, в такой солнечный день едва ли. Я и не хочу знакомиться – я знаю, здесь принято жить в другую сторону. Здесь ничего не делают просто так, и напрасно я забываю на ночь закрываться на ключ.

По ночам моя дверь дрожит. Можно не знакомиться, а выбирать какие-то другие формы коммуникации. Однажды я нарочно оставила на перилах лестницы лиловую кофту, которая удивительно увеличилась после стирки, растянулась до пят, превратилась в пальто. Через день я ее проведала – она превратилась в жестяную баночку из-под энергетика, застрявшую между прутьев.

Полные карманы сухой листвы и осколков стеклянной музыки ничуть не мешают мне думать. Мне хочется отвоевать у того, что безнадежно, хотя бы часть того, что прекрасно. Пока это перемешано. Если удастся разделить, я положу прекрасный кусок в карман, на «потом». Это ненадолго, это временно – я просто буфер. Я потом отнесу, куда надо. Мое дерево все еще падает.

(прыг)

Прыг – и он тащит меня за руку, и это все равно, что идти безошибочно с черной повязкой на глазах, потому что это кольцевая станция – именно та, где мы жили с его жестоким другом полтора безумных, прекрасных и мучительных года, прекрасных и яростных, когда в самом взлете заложена идея катастрофы, когда первая близость случается во время дурацких «женских дней», когда столько крови повсюду – на простыне, на стульях, на столе, на полу, как будто тут убивали нескольких человек, а трупы расчленяли и лучшее запихивали в морозилки двух холодильников, а остальное – куда? – наверное, в мусоропровод.

Я неправильно написала: это не близость. Это – дальность. Офигительная дальность.

Куда-то туда что-то, кто-то – тащит меня.

(батарея центрального отопления)

Однажды, когда Неандерталец уже отобрал у меня ключи (с самого начала он выдал мне только один ключ от квартиры, закрывающейся на два замка, – один ключ от себя), я не выдержала и приехала, наобум, без предупреждения. Звонила по домофону и не успела дождаться ответа – впустили соседи. У обитой крепким дерматином двери было глухо. На улице шел дождь, я была в куртке и – классика – без зонта. Прислонившись к батарее центрального отопления, отогревалась, унимая прыгающие пальцы. Потом села на корточки и начала ждать (это было время его возвращения с работы). Долго. Минут было много, секунд еще больше. Волнение, страх, восторг хулиганства так перемешались во мне, при этой химической реакции выделилось так много горючего разреженного вещества (а что-то и выпало в осадок), что я уже не вмещала себя. И ничего не понимала. Видимо, тогда во мне окончательно заострилась моя форма безжалостности к себе. Это был предел осмысленного мазохизма. Я ждала его гнева, чтобы самоуничтожиться, испить и прекратиться. Только так можно было избыть эту любовь.