Ольга Берггольц. Смерти не было и нет - читать онлайн книгу. Автор: Наталья Александровна Громова cтр.№ 17

По итогам поездки писателями было написано много благодарственных писем главе НКВД Генриху Ягоде.

Авербаху кажется, что, несмотря на опалу и ссылку в Свердловск, он скоро вернется на властный Олимп. Ему благоволит Горький. Он руководит изданием книги о Беломорканале. Однако его кандидатура не проходит в оркомитет съезда писателей, и это для Авербаха дурной знак.

А Ольгина литературная жизнь вполне благополучна. Весной 1932 года в газете "Наступление" она с комсомольским задором обличает обэриутов: "…основное в Хармсе и Введенском, – пишет она, – это доведенная до абсурда, оторванная от всякой жизненной практики тематика, уводящая ребенка от действительности, усыпляющая классовое сознание ребенка. Совершенно ясно, что в наших условиях обострения классовой борьбы – это классово-вредная контрреволюционная пропаганда". У нее уже сложилось ощущение, что ей-то хорошо известно, что нужно писать для детей, а что нельзя. При этом она все-таки не готова жить в линейном мире советской пропаганды. "Да, у нас мало "своего" мышления, мы однообразны, как китайцы", – пишет она в дневнике в 1934 году. У нее много вопросов к литературному движению, но дискуссии после тридцатых годов отменены, а жизнь за окном – карточки, спецталоны, прикрепление к магазинам – Ольга объясняет себе, как всегда, борьбой за социализм. Правда, ей кажется, чтобы идти вперед, надо не обманывать людей по радио и в газетах, а открыто говорить, с какими лишениями сталкивается страна при строительстве светлого будущего.

Ольга пытается определить правила, которые власть установила для писателей, но выводы, к каким она приходит, неутешительны.

"…Официальная мораль – это творчество Вали Герасимовой ^[33], высказывания Либединского – т. е. все схематическое, условно-социологическое (знаки), рационалистическое, роковым образом несущее привкус ханжества. Знаки, схемы. Но Юра считает, что все это декретируется ЦК… Они же показывают нам образцы правды, взять XVII съезд, взять доклад Кобы… Нет, или я ничего не понимаю, или, вернее, там кое в чем ошибаются".

После появления ее первой "взрослой" поэтической книги "Стихотворения", редактором которой был Николай Тихонов, Ольгу принимают в члены только что образованного Союза писателей. Теперь она мечтает написать серьезную книгу. То думает взяться за роман из жизни Невской заставы, где прошло ее детство, то возвращается к истории завода "Электросила" – большой очерк она обещала еще Горькому. А потом вдруг загорается идеей написать повесть для детей "Дзержинский" и для этого хочет обратиться к заместителю главы УНКВД по Ленинградской области И. В. Запорожцу.

Убийство Кирова кардинально меняет атмосферу в стране: чистки, аресты, высылки. Многие сотрудники НКВД, в том числе и Запорожец, исчезают.

Ольга Берггольц еще не знает, как отзовется смерть Кирова на ее жизни и жизни ее друзей. В эти дни она оплакивает его в своих стихах.

Судьбу писателя Юрия Германа, как и судьбу Ольги, определил Горький. Одну из первых книг молодого автора "Вступление", появившуюся в 1931 году, рапповцы традиционно окрестили "вылазкой классового врага". После такой "рецензии" Герману просто-напросто перестали давать продуктовые карточки.

А между тем в книге описывался некий Оскар Кельберг, немецкий ученый и инженер, который не мог реализовать свои гениальные открытия ни на родине, ни на шанхайской фабрике в Китае. И только когда он попадает в Советский Союз, то находит применение своим идеям.

Несомненно, Герман писал роман под влиянием "Зависти" Олеши, что было понятно с первых же строк. Его Оскар Кельберг до крайности походил на Андрея Бабичева – директора треста пищевой промышленности из романа Олеши. Рапповцы нашли роман подозрительным. Германа и его молодую семью оставили без куска хлеба.

Но случилось так, что 6 мая 1932 года Горький, выступая перед журналистами в Московском доме ученых, вдруг сказал, что есть такой двадцатилетний писатель Юрий Герман, который описал немецкого изобретателя-химика, и, несмотря на недостатки, у автора получилась интересная книга. После столь внезапного признания Герману вернули карточки и паек.

С Горьким Юрию Герману удалось встретиться только в 1933 году. Но при личной встрече великий пролетарский писатель Германа разругал: критиковал языковые неточности, "болтовню", общие места, упрекал в том, что тот пишет о вещах, ему неизвестных, и оттого выдумывает всякие нелепицы. Однако по роману был поставлен спектакль Всеволода Мейерхольда, что сделало начинающего литератора знаменитым. Так Горький стал крестным отцом Юрия Германа, как в свое время Ольги Берггольц.

Германа с Ольгой познакомили их общие друзья – молодые критики Лев Левин и Юз Гринберг. Они привели его к ней в дом на улице Рубинштейна, и с тех пор он стал там часто бывать. Конечно же, она ему понравилась. Она была хороша даже в своей красной косынке, которой повязывала светлые прямые волосы. И он ей нравился, правда, дальше поцелуев их отношения не зашли. Но несмотря на то что их время от времени бросало друг к другу, на идеологической почве они непримиримо сталкивались. И тем не менее почему-то не расставались.

"11 апреля 1934. Вчера из Петергофа вернулся Юрий Герман, – писала она в дневнике. – Я знала, я была уверена, что он зайдет ко мне, и он зашел в 11 1/2 ч. ночи. Пошли с ним на солярий к друзьям и сидели там до 2-x часов, разговаривая. Он еще зеленый, сопливый. Имея правильные наблюдения и "гражданскую скорбь", делает слишком вольные обобщения. Основной его тезис – "у нас нельзя писать правду"".

Она пыталась внушить ему свои взгляды на современность, говорила, что нельзя все время выбирать или не выбирать социализм, когда проблема уже решена. Социализм строится, и его хрустальное здание будет возведено совсем скоро. А Германа раздражала Ольгина советская правоверность: он же был очень ироничен, осторожен в оценках и недоверчив. Лев Левин вспоминал, как на каком-нибудь писательском собрании, когда слово предоставлялось Берггольц, Герман шептал другу: "Сейчас обзовет меня "попутчиком" или начнет выдавать про успехи промышленности. Неужели кто-нибудь думает, что это и есть знание жизни? Это же просто цитаты, надерганные из передовых" ^[34]. Гораздо раньше многих он почувствовал мертвую хватку соцреализма и в своем творчестве все больше углублялся в рассказы о людях различных профессий – медиков, чекистов, под видом детективов создавал убедительные картины своего времени.