Наука побеждать - читать онлайн книгу. Автор: Александр Суворов cтр.№ 102

Нужное солдату полезно, а излишнее вводит в роскошь – мать своеволия.

Сам погибай, а товарища выручай. За убитых Церковь Бога молит!

Солдат дорог. Береги здоровье, чисти желудок, коли засорился. Голод – лучшее лекарство.

Солдату надлежит быть здорову, храбру, тверду, решиму, правдиву, благочестиву.

Ты присягал. Умирай за веру, царя и Отечество. Знамя защищай до последней капли крови.

О СЕБЕ

Ответ на письмо графа Е. Г. Цукато, служившего под началом Суворова, с просьбой дать ему необходимые материалы для написания биографии полководца, от 28 декабря 1794 года

Материалы, принадлежащие к истории моих военных действий, столь тесно соплетены с историей моей жизни, что оригинальный человек или оригинальный воин должны быть между собою нераздельны, чтобы изображение того или другого сохраняло существенный свой вид.

Почитая и любя нелицемерно Бога, а в Нем и братий моих, человеков, никогда не соблазняясь приманчивым пением сирен роскошной и беспечной жизни, обращался я всегда с драгоценнейшим на земле сокровищем – временем, бережливо и деятельно, в обширном поле и в тихом уединении, которое я везде себе доставлял. Намерения, с великим трудом обдуманные и еще с большим – исполненные, с настойчивостью и часто с крайней скоростью и неупущением непостоянного времени. Все сие, образованное по свойственной мне форме, часто доставляло мне победу над своенравною фортуною. Вот что я могу сказать про себя, оставляя современникам моим и потомству думать и говорить обо мне, что они думать и говорить пожелают. Жизнь столь открытая и известная, какова моя, никогда и никаким биографом искажена быть ни может. Всегда найдутся неложные свидетели истины, а более сего я не требую от того, кто почтет достойным трудиться обо мне, думать и писать.

Ясный и понятный слог и обнаженная истина, основанная на совершенном познании образа моих поступков, должны быть единственными правилами для моего биографа.

Слова, сказанные придворному живописцу саксонского кюрфюрста Шмидту, писавшему портрет Суворова

Вы передадите вашею кистью черты моего лица, потому что оне открыты, но мое внутреннее составляет тайну. Надобно вам сказать, что я пролил потоки крови: я содрогаюсь от одного воспоминания о том. А между тем я ближнего своего люблю. Во всю мою жизнь я ни одного человека ни сделал несчастным; не подписал ни одного смертного приговора… Я был маленьким человеком, был и большим. Подымала ли меня волна счастья или бросала в пучину, я, в уповании на Бога, оставался тверд…

* * *

Баталия мне покойнее, нежели лопатка извести и пирамида кирпичей.

Богатство мое состоит в жалованных бриллиантах и наделанных в Санкт-Петербурге мундирах да серебряных ложках, выписанных недавно из Москвы.

В письме Вашем… употреблено на мой счет слово «отступление». Отвечаю, что не знал его во всю мою жизнь, как не знал и оборонительной войны, стоивший в начале кампании только в Тироле жизни свыше 10 000 человек, чего мы за всю итальянскую кампанию не потеряли…

Горжусь тем, что я Россиянин!

Возьми себе в образец героя древних времен. Наблюдай его. Иди за ним в след. Поравняйся. Обгони. Слава тебе! Я выбрал Цезаря. Альпийские горы за нами. Бог перед нами. Ура! Орлы российские облетели орлов римских.

Да я ж служил за дьячка, пел басом, а теперь поеду петь Марсом.

Доброе имя должно быть у каждого честного человека, лично я видел это доброе имя в славе своего Отечества. Мои успехи имели исключительной целью его благоденствие.

Ищите истинной славы, идите по следам добродетели. Последней я предан, а первую замыкаю в службе Отечеству.

Если б я не был полководцем, то был бы писателем.

Кабинет мне предписал более крепостей не брать.

Каменский знает воинское дело, но оно его не знает, Суворов не знает воинского дела, да оно его знает, а Салтыков ни военного дела не знает, ни оно его не знает.

Лучше голова долой, нежели утратить свою честь. Смертями пятьюстами научился смерти не бояться.

Мою тактику прусские принимают, а свою протухлую оставляют.

Между тем, покуда мир европейский и тактика обновляются, я цепенею в постыдном бездействии, я изнемогаю под бременем жизни праздной и бесполезной.

Мне солдат дороже себя.

Моя тактика: отвага, мужество, проницательность, предусмотрительность, порядок, умеренность, устав, глазомер, быстрота, натиск, гуманность, умиротворение, забвение…

Никогда самолюбие, чаще всего порождаемое мгновенным порывом, не управляло моими действиями, и я забывал себя, когда дело шло о пользе Отечества.

О матушке Екатерине может говорить Репнин – всегда, Суворов – иногда, а Каменский – не должен говорить никогда.

Одна минута решает исход битвы, один час – успех кампании, один день – судьбы империи. Я действую не часами, а минутами.

Почитая и любя нелицемерно Бога, а в нем и братий моих, человеков, никогда не соблазняясь приманчивым пением сирен роскошной и беспечной жизни, обращался я всегда с драгоценнейшим не земле сокровищем – временем – бережливо и деятельно, в обширном поле и в тихом уединении, которое я везде себе доставлял. Намерения, с великим трудом обдуманные и еще с большим исполненные, с настойчивостью и часто с крайнею скоростью и неупущением непостоянного времени. Все сие, образованное по свойственной мне форме, часто доставляло мне победу над своенравной Фортуной. Вот что я могу сказать про себя, оставляя современникам моим и потомству думать и говорить обо мне что они думают и говорить желают.

Правда, я не много общался с женщинами. Но забавляясь в их обществе, я соблюдал всегда почтение. Мне недоставало времени заниматься с ними, и я страшился их. Женщины управляют здешней страной как и везде. Но я не чувствовал в себе достаточной твердости защищаться от их прелестей.

При дворе язык с намеками, догадками, недомолвками, двусмыслием. Я – грубый солдат – вовсе не отгадчик.

Природа не одарила меня беспечностью, перемениться поздно, буду всегда тот же.

Пришел в Беллинцон… нет лошаков, нет лошадей, а есть Тугут, и горы, и пропасти… но я не живописец: пошел и прошел.

Пудра не порох, букли не пушка, коса не тесак, а я не немец, а настоящий русак.

Семьдесят лет гонялся я за славой. Стою у гроба и узнаю мечту ее: покой души у Престола Всемогущего.

Титулы мне не для меня, но для публики потребны.

Увы мне с любовью моей к Отечеству – интриги препятствуют мне ее выказать.

Честь моя мне всего дороже. Покровитель ей Бог.

Я живу в непрестанной мечте.

Чувствую ныне и прежние мои раны, но доколе жив – служить, хотя иногда и отдыхать. Таков долг христианина! Чистый рассудок без узлов. Мой стиль не фигуральный, но натуральный – при твердости моего духа!