Высоцкий и другие. Памяти живых и мертвых - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Соловьев cтр.№ 80

Спорить не стану — ты прав.

Так вот, хоть я и не был в нее влюблен и никаких таких поползновений не предпринимал, немного все-таки огорчился, когда Ваня объявил, что они с Таней женятся. И когда успели снюхаться? Дело в том, что если мои отношения с Таней ограничивались семинарскими занятиями раз в неделю, то с Ваней мы дружили — он бывал у меня в гостях, вместе ездили за город, а один раз даже совершили вдвоем вылазку в Таллин (тогда он еще не был столицей самостоятельного государства). Я даже не знаю, к чему относилась моя досада? Наверное, скорее из-за Вани, чем Тани. Скажу сразу, чтобы ты чего не подумал: человек я исключительно гетеросексуальный, и мои отношения с ним были идеальной дружбой учителя с учеником.

Узнав эту новость, я как-то машинально предположил, что дело у них зашло далеко, и подумал: а не отразится ли потеря Ваней девства на его стихах?

Как раз за Таню я был спокоен — она уже подзавелась на свои провинциальные анекдоты и, пока их не исчерпает, не успокоится.

На их бракосочетании я был свидетелем со стороны жениха, и они даже пригласили меня на свадьбу, которая праздновалась в узком семейном кругу. Из Пскова прибыла Танина мамаша — с таким, скажу тебе, скобарским лицом, что я опасался смотреть в ее сторону, зато отдыхал, глядя на сплошь благообразную родню Вани. Как и предполагал, наши с ним отношения свелись теперь к еженедельным встречам на литературном семинаре. Зря только я беспокоился за его стихи — он продолжал их писать с еще большим остервенением и безнадегой.

Хоть я и потерял приятеля, но не мог не нарадоваться этой парочке. Вместе приходили на семинар, вместе уходили, держались друг за дружку — верно, и в сортир ходят вместе, думал я, глядя на них. Были они какие-то чистые и невинные, как дети в мире взрослых, как ангелы в мире людей. Они вызывали у меня двойственное, а может быть, даже тройственное чувство — то умиляли, то немного смешили, а иногда возбуждали легкую зависть. Были абсолютно преданы друг другу и литературе, больше ничего и никого у них не было: ни приятелей, ни сторонних увлечений. Разве что я, которому они приносили на суд все, что сработают за неделю.

Писать стали еще больше, чем прежде. Ваня и от своих охотничьих вылазок не отказался, несмотря на женитьбу. Понять его можно: Таня стала четвертой женщиной в их доме, и охота была наглядным проявлением мужского начала при таком женском засилье.

Грешным делом я даже подумал: а остается ли у ребят время на любовь?

Вообще, их очень трудно было представить за любовными делами, они оставались такими же серьезными, как прежде, он был по-прежнему угрюм, а она — угловата и с той же самой солдатской походкой.

Я пенял себя за недостаток воображения, а оказался не так уж далек от истины.

Как-то Ваня неожиданно явился ко мне и спросил совета, потому что как раз в постели у них ничего не получалось: Таня ни в какую ему не давала, да и Ваня был не очень настойчив, хоть они уже третий месяц жили вместе и спали в одной кровати. Ты бы выдержал? Мне бы сказать ему тогда, что он обратился не по адресу и ему надо бы с Таней к сексологу, но я почему-то внимательно его выслушал и даже стал задавать какие-то вопросы касательно их незадавшейся интимной жизни. Наверное, мне тогда казалось, что руководит мною искренняя забота о молодых людях. На самом же деле, как я сейчас понимаю, двигало мною одно паскудное любопытство, а может, и что похуже. Потому что кончился наш разговор совершенно неожиданно, как для него, так и для меня.

— Ну, хочешь с ней потолкую? — спросил я.

Ваня как-то дико на меня глянул, но набрался духу и согласился.

Я позвал обоих в гости и договорился с Ваней, что он под каким-нибудь благовидным предлогом оставит нас с Таней вдвоем на час, а потом вернется. Предлог мы тут же и сочинили: засидимся допоздна, кончится водяра, и Ваня отправится раздобывать ее у киоскеров или таксистов.

Сказано — сделано.

В тот вечер мы с Ваней пили больше и быстрее, чем обычно. Таня едва поспевала за нами, ни о чем не догадываясь.

Вот мы наконец и остались с ней вдвоем, и оба поначалу смущались: я — потому что не знал, c чего начать, как подступиться к пикантной все-таки теме. А она почему? Не знаю. Потом-то я догадался, что наше с ней смущение было совсем иной природы, но было уже ничего не поправить. Как ты любишь говорить к месту и не к месту, у прошлого нет сослагательного наклонения.

К сожалению.

Свое смущение я в конце концов преодолел и прямо выложил, что Ваня мне все рассказал про их супружеские нелады. Таня густо покраснела, а потом спросила:

— Какие нелады? — И не отрываясь, на меня смотрела.

Я начал что-то лепетать о значении секса в человеческой жизни.

— Да уж, насмотрелась, — перебила она меня.

Я вспомнил ее рассказы и понял, что в тесноте коммуналок и общежитий ей пришлось многое перевидать именно в этом плане, что, по-видимому, вызвало у нее сильнейшую идиосинкразию к половой жизни.

— Если ты боишься боли, то, поверь, эти страхи сильно преувеличены, — сказал я и хотел было поделиться теми немногими медицинскими сведениями, какие знал, но она снова перебила:

— Я не боюсь боли. Но не понимаю, почему я должна заниматься тем, чем не хочу заниматься.

— Но ты же вышла за него замуж!

— Это он настоял, я была против.

— Но ты согласилась.

— Надоело мотаться по общагам, — откровенно призналась она. — Я ему так и сказала. И предупредила, что мы останемся просто друзьями, после того как запишемся.

Всего этого я не знал.

— И Ваня согласился?

— А что ему оставалось? Он в меня влюблен, вот и надеялся внушить мне ответное чувство. Считал, что если человек сильно любит другого, то этого вполне хватит на двоих. Чужая любовь заразительна, и коли мы спим с ним в одной кровати, то рано или поздно ему отдамся. Не исключаю, но пока что этого не произошло. Если и отдамся, то только когда сама захочу. Не раньше.

Я посмотрел на часы — уже пятнадцать минут, как Ваня ушел за водярой, а мы с Таней не сдвинулись с места.

А собственно говоря, куда мы с ней должны двигаться? В каком направлении? Я чувствовал, что запутался.

Что-то меня стало смущать в нашем с ней теоретическом трепе, какая-то недосказанность, какой-то пробел, сам не знаю что. Я не понимал в чем дело, пока не услышал собственный голос:

— Прости, пожалуйста, за глупый вопрос: ты ведь девственница?

Таня снова посмотрела на меня пристально и ответила не сразу:

— Нет. Как у нас на деревне говорят, девка порченая.

Вот те на!

— А Ваня знает?

— Он не спрашивал. Спросил бы — сказала.

— Но он думает, что ты девственница?

— Да, он так думает. Точнее, это я думаю, что он так думает.