Жизненный путь Христиана Раковского. Европеизм и большевизм: неоконченная дуэль | Михаил Станчев, Мария Тортика (Лобанова), Георгий Чернявский | страница 37 | LoveRead.ec

Все эти враждебные по отношению к гетманскому правительству и к оккупантам действия накладывались на традиционное враждебное недоверие и российских, и украинских низов к немцам, в которых видели воплощение чуждого, заграничного, от кого надо как можно скорее избавиться.

В конце лета власти распустили органы местного самоуправления, в которых большинство принадлежало социал-демократам и эсерам и которые выступали против антидемократических действий оккупационных властей и правительственных чиновников. Начались аресты сотрудников местных городских управ. В числе арестованных был зять В. Г. Короленко, член Полтавской городской управы К. И. Ляхович.^[236] Х. Г. Раковский пытался заступиться за Ляховича, отправленного в германский концентрационный лагерь, но Короленко, с которым Раковский поддерживал контакт, запретил это ему делать, не желая получать прямую помощь от большевистского представителя.^[237]

Днем 30 июля на одной из киевских улиц возле штаба оккупантов были тяжело ранены командующий германскими войсками в Украине фельдмаршал Г. Эйхгорн и его адъютант фон Дреслер, которые почти тотчас скончались.^[238] Убийцы – бывший матрос, член левоэсеровской боевой группы Борис Донской и его помощница Ирина Каховская – не пытались бежать, стремились вложить в свою акцию наибольшее агитационное содержание, добиваясь открытого судебного процесса. Как это открыто было оповещено, Эйхгорн был убит по постановлению ЦК левых эсеров. Центральная российская печать эйфористически предвещала скорое восстановление советской власти в Украине.^[239]

Донского и Каховскую осудил закрытый военный суд. 10 августа Донской был повешен. Это был своего рода акт отчаяния, ибо положение гетманской власти в Украине становилось все более неустойчивым в результате ухудшения положения Германии в войне; внутренние ресурсы ее все более иссякали.

О настроениях Раковского в это время, его стремлении к определенной сдержанности и уравновешенности, разумеется в пределах ленинской парадигмы «мировой революции», свидетельствует его телефонное интервью, данное в первых числах августа корреспонденту «Курских известий». «Наша задача – продержаться до мировой революции, – заявил дипломат, – и те, кто с преступным легкомыслием стремятся вовлечь нас в войну и этим подвергают Советскую республику новым ударам, не способствуют международной революции, а скорее препятствуют нарастанию революционного движения в рабочих массах Европы… Каждый лишний месяц существования Советской республики способствует приближению мировой революции». С Россией будут считаться до тех пор, пока она представляет собой реальную силу, добавил он.^[240]

14 августа Х. Г. Раковский провел в Киеве пресс-конференцию, на которой попытался подвести итоги переговоров. Он отметил их положительные результаты: частичное перемирие, восстановление железнодорожного, почтового и телеграфного сообщения, заключение сделки о товарообороте на 16–17 млн рублей, обмен консулами. Переговоры застряли, констатировал Раковский, на вопросах о границах, разделе имущества и обязательств, торговом договоре.

Разумеется, самым острым продолжал оставаться вопрос о границах. Украинские деятели исходили из того, что Россия распалась, на ее месте возник ряд равноправных наследников. Советская делегация настаивала на том, что ее республика – законная преемница Российского государства. Иначе говоря, Раковский, следуя императивным указаниям своего начальства, игнорировал право народов на реальное самоопределение, проповедовал имперский стиль мышления и действий. Отсюда вытекали разногласия по поводу взаимоотношений Украины с правительствами некоторых соседних территорий (в частности, Дона). Аргументация советской позиции по вопросу о границах теперь у Раковского опиралась на необходимость полного учета городского населения территории близ границы, а украинцы, мол, определяют этнический состав населения только на базе учета жителей села, игнорируют диалектологические карты и то, что «нельзя получить на основе этнографии, желают получить на основе диалектологии». Как видим, доводы обеих сторон страдали серьезнейшими пороками, будучи основанными прежде всего на геополитическом подходе.

Что же касается разделения обязательств и имущества, то на начало августа споры по нему сводились в основном к следующему. Проблемы обязательств натыкались на дату, с которой Украина переставала быть ответственной за российские обязательства. Таковой советская делегация считала 12 марта 1918 г. – день ратификации Брестского мирного договора, а Украина – 7 ноября 1917 г. – дату Третьего Универсала Центральной рады, провозглашавшего независимость Украины.

Представляется, что, несмотря на готовность Украины, выраженную в этом Универсале, установить федеративные связи с Россией, позиция гетманского правительства по этому вопросу была более обоснованной. Что же касается раздела имущества, то претензия Украины на имущество всей территории бывшей Российской империи (соответственно доле населения) являлась изначально наивной, утопической и не обоснованной правовыми нормами. Раковский имел основание заявить журналистам, что, например, сибирские нефтяные богатства или бакинская нефть не могут быть предметами обсуждения, так как природные богатства – это неотъемлемая часть территории и должны принадлежать тому государству, которое является сувереном этой территории. В истории нет примеров решения подобных вопросов, утверждал Раковский, нимало не задумываясь, что и такого рода казусов никогда не было. Российская делегация, говорил советский представитель журналистам, настаивала на передаче вопроса об обязательствах на рассмотрение Гаагского международного трибунала, но украинцы парировали это утверждение тем, что государства, участвовавшего в этом трибунале, уже нет: ни Украина, ни Россия не являются членами международной семьи, подписавшей Гаагскую конвенцию.

Заключительная часть беседы Раковского звучала ультимативно: он выразил надежду на благоразумие и умеренность правительства Украины, имея в виду усложнявшееся с каждым днем ее международное положение. Правда, последние слова были вновь миролюбивыми: выражалась надежда на то, что «мы дойдем до заключения мира, которого одинаково жаждут и украинский, и русский народы».^[241]

24 августа состоялось пленарное заседание мирной конференции (предыдущее было более чем за два месяца до этого, 22 июня). Началось оно недружественной репликой председательствовавшего Раковского: «Внутреннего положения я не касаюсь. Когда-то была Украинская народная республика, теперь установилась гетманщина». Шелухин его тотчас прервал, заявив: «Я протестую, потому что и с установлением гетманщины на Украине остается республика» (удивительно, что представитель Украины не только не оспорил, но даже повторил пренебрежительный термин «гетманщина»).