Наталья Гончарова - читать онлайн книгу. Автор: Вадим Старк cтр.№ 139

Работа Гау упомянута самой Натальей Николаевной в связи с ее общением с императрицей, о чем она написала брату Дмитрию 13 марта 1843 года: «Этой зимой императорская фамилия оказала мне честь и часто вспоминала обо мне, поэтому я стала больше выезжать. Внимание, которое они соблаговолили проявить ко мне, вызвало у меня чувство живой благодарности. Императрица даже оказала мне честь и попросила у меня портрет для своего альбома. Сейчас художник Гау, присланный для этой цели Ее Величеством, пишет мой портрет».

Лето 1843 года Наталья Николаевна намеревалась провести по приглашению брата Ивана Николаевича в Ильицыно, что было бы во всех смыслах удобно и экономично; но неожиданно ее планы были нарушены. 18 марта 1843 года она сообщила Дмитрию Николаевичу: «В этом году я буду вынуждена провести лето в городе, хотя я обещала Ване приехать на лето в Ильицыно. Приезд графа Сергея Строганова полностью изменил мои намерения. Он был так добр принять участие в моих детях, и по его совету я решила отдать своих мальчиков экстернами в гимназию, то есть они будут жить дома и ходить туда только на занятия. Но Саша еще недостаточно подготовлен к поступлению в третий класс, а по словам многих, первые классы не благоприятны для умственного развития, потому что учеников в них очень много, а следственно и надзор не так хорош, и получается, что ученье идет очень медленно, и ребенок коснеет там годами и не переходит в следующий класс. Поэтому я хочу заставить Сашу много заниматься в течение года, что мне остается, потому что он будет поступать в августе следующего года. А теперь, по совету директора гимназии, куда я хочу его поместить, я беру ему учителей, которые подготовят его к сдаче экзамена. Это будет тяжелый год в отношении расходов, но, в конце концов, меня вознаградит убеждение, что это решение будет полезно моему ребенку. Прежде чем решиться на это, я воспользовалась представившимся мне случаем поговорить с самим Его Величеством, и он не осудил это мое намерение». Разговор с царем представлялся необходимым прежде всего потому, что оба сына Пушкиных были записаны в пажи. Пажеский корпус являлся закрытым учебным заведением, и обучаться в нем экстерном было невозможно. Отказаться от царской милости было конечно же немыслимо, но можно было отсрочить определение сыновей в корпус, дав им возможность поучиться для начала в гимназии.

И все же часть лета Наталья Николаевна с сестрой провела по совету врачей вне Петербурга, отправившись на две недели по приглашению Екатерины Андреевны Карамзиной на Ревельские воды.

Уже после ее возвращения неизменно продолжавший ее посещать Плетнев сообщил Гроту 22 сентября 1843 года: «Зашел к Пушкиной. Она в среду придет ко мне со всем семейством своим (семь человек) на вечерний чай». Плетнев описал этот вечер среды 25 сентября: «На чай из мужчин пришли: Энгельгардт, Кодинец и Петерсон, а из дам — Пушкина, сестра ее, гувернантка и дочь Пушкиной с маленькими двумя братьями… Сперва накрыли чай для детей с их гувернантками. После новый чай для нас в зале. Кончив житейское, занялись изящными искусствами: дети танцевали, а потом Оля играла с Фукс на пианино. Александра Осиповна ^[146] очень полюбила Пушкину, нашед в ней интересную, скромную и умную даму».

В годы петербургского вдовства Наталье Николаевне несколько раз предоставлялась возможность выйти замуж. Еще в январе 1841 года Плетнев затеял с ней об этом разговор, пересказав его в письме к Гроту: «Во вторник 21 января на последнее время вечера поехал я к Natalie Пушкиной. Мы просидели одни. Она очень интересна. Я шутя спросил ее: скоро ли она опять выйдет замуж? Она шутя же отвечала, что, во-первых, не пойдет замуж, во-вторых, никто не возьмет ее. Я ей советовал на такой вопрос всегда отвечать что-нибудь одно, ибо при двух таких ответах рождается подозрение в неискренности, и советовал держаться второго. Так нет — лучше хочет твердить первое, а в случае отступления сказать, что уж так судьба захотела».

Плетнев как будто не понимал, что чувство собственного достоинства владело Натальей Николаевной больше, чем желание выйти замуж. А корреспондент Плетнева Я. Грот и вовсе осудил вдову: «Из двух ответов Пушкиной и я предпочел бы тот, который она выбрала; но из ее разговора я с грустью вижу, что в сердце ее рана уже зажила! Боже! Что есть прочного на земле!» Плетнев не замедлил возразить: «…не обвиняйте Пушкину. Право, она святее и долее питает меланхолическое чувство, нежели бы сделали это многие другие».

Ее красота по-прежнему привлекала поклонников. Один из них, дипломат Николай Аркадьевич Столыпин, прибывший в отпуск в Петербург и плененный ее красотой, решился было просить ее руки, но, по словам А. П. Араповой, «грозный призрак четырех детей» заставил его отказаться «от безрассудного брака». Этот расчетливый поклонник, принадлежавший к одной из старейших дворянских фамилий России, родственник Лермонтова, был как раз тем самым дипломатом, чьи суждения, высказанные в разговоре с Лермонтовым, дали толчок к написанию шестнадцати заключительных строк стихотворения «Смерть Поэта». Он являлся переносчиком мнения Нессельроде, своего шефа, по поводу дуэли Пушкина и Дантеса. В частности, Столыпин считал, что Дантес как иностранец не подвластен российскому суду. В качестве камер-юнкера и чиновника Коллегии иностранных дел Николай Аркадьевич, несомненно, при жизни поэта должен был встречаться с ним и Натальей Николаевной. Во время ее вдовства он виделся с ней, вероятнее всего, в доме Карамзиных, одном из немногих, которые она посещала ^[147].

Имя еще одного поклонника — графа Гриффео, секретаря неаполитанского посольства — установлено по пометке, сделанной рукой Натальи Николаевны на первой странице письма, присланного ей П. А. Вяземским в 1842 году: «Aff Grif» — «История с Гриффео». Вяземский, в частности, пишет: «Ваше положение печально и трудно. Вы еще в таком возрасте, когда сердце нуждается в привязанности, в волнении, в будущем. Возраст ваших детей таков, что, не нарушая своего долга в отношении их, вы можете вступить в новый союз. Более того, подходящий разумный союз может быть даже в их интересах. Следовательно, вы совершенно свободны располагать вашим сердцем и его склонностью. Но при условии, что чувство, которому вы отдадитесь, что выбор, который вы сделаете, будет правильным и возможным. Всякое другое движение вашего сердца, всякое другое увлечение может привести к прискорбным последствиям, для вас более прискорбным, чем для кого-либо другого».

Вяземский, предостерегая Наталью Николаевну от Гриффео, будто предвидит возможный исход. Вероятно, потеряв надежду на легкий роман с вдовой Пушкиной, он увлекается другой женщиной. По иронии судьбы ею оказывается родственница ее будущего второго мужа. Уже уехавшей с детьми на лето 1842 года в Михайловское Наталье Николаевне Вяземский не без ехидства сообщает письмом от 12 августа: «Гриффео уезжает из Петербурга на днях; его министр уже прибыл, но я его еще не встречал. Чтобы немного угодить вашему пристрастию к скандалам, скажу, что сегодня газеты извещают в числе отправляющихся за границу: Надежда Николаевна Ланская. Так ли это или только странное совпадение имен?» Надежда Николаевна, жена Павла Петровича Ланского, родного брата будущего мужа Натальи Николаевны, действительно бежала за границу с Гриффео, бросив семью. Бракоразводный процесс затянется на два десятка лет, а брошенный ею сын впоследствии найдет приют в доме Натальи Николаевны и Петра Петровича Ланских.