Обри Бердслей. Биография - читать онлайн книгу. Автор: Мэттью Стерджис cтр.№ 68

Подавленное состояние Джона усилило враждебность Раффаловича к Уайльду, и эта враждебность не допускала исключений. Ультиматум – вы не можете одновременно быть другом Оскара и моим другом – обозначил «определенный этап» дружеских связей Раффаловича. Бердслей понял эту ситуацию и принял ее, но это поставило под угрозу его отношения с некоторыми людьми и внесло двуличность в его поведение. Бирбом, Ротеншейн, Росс, Доусон и другие молодые художники из Клуба новой английской живописи сохранили верность Уайльду и защищали его. Они признавали, что Бердслей несправедливо пострадал от предполагаемой связи с опозоренным драматургом, но отказывались возложить вину на Уайльда. Обри был вынужден с разными собеседниками носить разные маски.

Конечно, это различие не следует преувеличивать. Ада Леверсон, вернейший друг и союзница Уайльда, находилась в дружеских отношениях с Раффаловичем. Тем не менее дилемма существовала, и с этим приходилось считаться. Ради новой дружбы Бердслей был готов хладнокровно отказаться от старого товарища.

В начале повторного суда над Уайльдом Раффалович и Грей предприняли обходной маневр – уехали в Германию. Бердслей написал им после того, как присяжные наконец вынесли свой вердикт – обвинительный. «Полагаю, результат суда над Оскаром вам известен. Немецкие газеты об этом наверняка писали. Два года тюрьмы… Надо думать, это убьет его». Тон был намеренно жестким.

Приговор Уайльду обозначил начало пуританского наступления на художественные эксперименты в целом и на тех, кто их пропагандировал, в частности. Против них поднялась волна общественного негодования.

Бердслей в этом списке стоял одним из первых. Гарри Килтер в своей вызвавшей широкий резонас статье «Евангелие напряженности» осудил «извращенные формы» рисунков Обри как одно из проявлений современной болезни общества. Другие поспешили присоединиться. Берн-Джонс в письме другу возрадовался: «Теперь, когда Уайльду пришел конец и другие последуют за ним, нам будет легче дышать. Такая участь ждет тех, кто пытается затянуть любую добрую вещь в бездну своего извращенного воображения». Есть ли сомнение в том, что мэтр относился к своему бывшему протеже как к одному из тех, кто должен «последовать за Уайльдом»?

Раффалович и Грей пригласили Обри в Германию, но ему пришлось отклонить приглашение. Бердслею препятствовали многочисленные деловые обязательства, хотя его работа продвигалась урывками. Всюду возникали какие-то препятствия и ограничения. Отказ Натта принять фронтиспис для сборника Грея можно было считать досадным недоразумением – Раффалович все равно купил рисунок, но он свидетельствовал о том, что после вынесения приговора Уайльду восторжествуют ханжество и пуританство [12].

Бердслей продолжал делать рисунки для «Ключевых записок», но они становились все более сдержанными и декоративными. Существует предположение, что склонность к цветочным узорам была вызвана желанием уйти от риска. Хотя Артур Мейчен восхищался «очаровательным» абстрактным рисунком, который Бердслей прислал для обложки его романа «Три самозванца» ^[101], в разговоре с Лейном он заметил: «Полагаю, Обри на какое-то время отказался от изображения человеческих фигур».

Ему навредила и шутливая пародия Ады Леверсон «Алый зонтик», появившаяся в Punch ближе к концу мая. Эта была история об Алане Рое, юном и чрезвычайно талантливом арфисте, внешне похожем на Бердслея. Название отсылало к рисунку Обри «Алая пастораль», опубликованному месяцем раньше в The Sketch, а иллюстрации делали эту связь очевидной. Манерные диалоги («Вы похожи на Боттичелли, но носите парижское платье…») подтверждали приверженность Бердслея взглядам Уайльда, если не связь с ним. Рассказ, задуманный как шутка, появился в неудачное время.

В литературно-художественных кругах бо́льшую часть вины за случившееся с Бердслеем возлагали на Лейна – во всяком случае, друзья художника считали ответственным за его бедственное положение издателя. Валланс называл Лейна гадюкой, а сам Обри затаил на него обиду. Он счел себя вправе прийти на Виго-стрит, пока Лейн по-прежнему находился в Америке, и забрать изъятые из «Желтой книги» рисунки и две иллюстрации к «Саломее». Впоследствии он их продал. Тем не менее вскоре стало ясно, что затраты на содержание жилья чрезмерно велики для его бюджета. В конце мая Обри решил отказаться от апартаментов на Кембридж-стрит и заявил о желании жить в одиночестве на Кондуит-стрит. Он предпочел Найтсбридж Мэйфэру и общение с кем бы то ни было полному уединению.

В конце июня Обри и Мэйбл на короткое время арендовали дом № 57 на Честер-террас. Обставить его помогли друзья. Миссис Сэвил Кларк, близкая подруга Леверсонов, прислала даже муслин для занавесок, и Бердслей ехидно предположил, что, по мнению обывателей, ему следует сшить из этой ткани костюм – в нем будет очень приятно и прохладно в жаркую погоду.

Дом находился недалеко от студии Ротенштейна на Глиб-плейс, и Бердслей часто заходил туда по утрам, набрежно одетый и без воротничка. Художественной работы не хватало, и он попытался направить свою энергию на сочинительство. Проект «Истории Венеры и Тангейзера» был отложен, хотя сообщение о будущей публикации появилось в Bodley Head, и Бердслей сообщил друзьям, что рукопись почти завершена. У него возникали другие творческие замыслы. Он пробовал писать стихи. По вечерам Обри коротал время с Кондером, другом Ротенштейна, Эрнестом Доусоном и некоторыми другими. Эта богемная компания часто посещала пабы и дешевые рестораны около Лестер-сквер и Сохо, где было много представительниц древнейшей профессии ^[102].

Хотя кое-кто из друзей Бердслея выражал озабоченность его чрезмерно веселым образом жизни, нетрудно предположить, что Обри всеми силами стремился избегать ассоциаций с Уайльдом, предаваясь «традиционным порокам». Несмотря на внешнее спокойствие и поддержку товарищей, он пребывал в тревоге. Бердслей мог не опасаться, что окажется в положении отверженного, но болезненно реагировал на колкости и намеки, реальные или воображаемые.

Когда в St. Paul’s появилась враждебная статья, чуть ли не прямо обвинявшая его в «бесполости» и «нечистоплотности», Обри был вынужден ответить. В письме редактору он жестко парировал: «Что касается моей чистоплотности, я забочусь о ней, когда принимаю по утрам ванну, и, если ваш критик имеет какие-либо сомнения относительно моего пола, он может присутствовать на моем утреннем туалете». Письмо не было опубликовано, но, что удивительно, оно помогло Бердслею наладить отношения с Халдейном Макфоллом – художественным критиком St. Paul’s. Фактически это письмо стало началом маловероятной при других обстоятельствах дружбы между ними.