С этими словами он покинул терассу. Внутри дома с грохотом захлопнулась дверь гостиной. Кенцо подал голос.
Так прошла суббота.
В воскресенье Вольф уже с самого раннего утра ушел из дома, отправившись с детьми в бассейн. Карен знала, что он ненавидит общественные бассейны, к тому же в жаркое безоблачное воскресенье, когда люди, наверное, буквально топтались друг на друге. Но ему хотелось уйти. Не важно куда, лишь бы уйти от своей жены. Никто не спросил Карен, желает ли она пойти с ними, и дети тоже не спросили.
"Его поведение уже дает свои плоды, — подумала она, когда осталась сидеть одна за поспешно и хаотично покинутым столом после завтрака, и слушала, как Кенцо на улице лает на соседский дом. — Дети замечают, что он обращается со мной как с дерьмом, и перенимают это. Они видят, что я не сопротивляюсь. Наверное, они презирают меня".
Женщина собрала всю свою силу воли, чтобы наконец убрать со стола, разместить в моющей машине тарелки, вымазанные медом и желтком, стряхнуть крошки со скатерти и помыть миску для Кенцо. Затем она прошмыгнула в детскую комнату, собирая трусики и потные футболки и спрашивая себя, почему дети с такой железной последовательностью игнорировали ее неоднократные просьбы бросать белье в корзину в ванной комнате. Может быть, они даже не слушали ее? Во всяком случае, они точно ни на минуту не воспринимали ее всерьез.
Воскресенье прошло в мучительном одиночестве. На улице было так жарко, что Карен даже под навесом на террасе не выдержала и укрылась в более прохладной гостиной. До этого она как минимум раза три оттаскивала Кенцо от забора, пытаясь внушить ему, что его постоянный лай когда-нибудь доставит им проблемы. Пес внимательно слушал хозяйку, но не собирался выполнять ее просьбу.
"Наверное, Вольф уже влияет даже на него", — подумала женщина.
В обед она съела сухой кусок хлеба, потому что не могла заставить себя ни сварить что-нибудь, ни хотя бы достать из холодильника шайбу сыра или немного масла. Попыталась почитать книгу, но вскоре поняла, что не может запомнить ни одной фразы. Чтобы заняться хоть чем-нибудь толковым, она включила наконец стиральную машину, заполненную наполовину, потому что в доме не набралось достаточно грязного белья. Карен стирала всего за день до этого, и Вольф отругал бы ее за такую трату электроэнергии. Если б, конечно, он это заметил, что совсем не факт…
Позже, когда было уже далеко за полдень, женщина почувствовала себя настолько одинокой, что позвонила своей матери, хотя уже заранее знала, что этот разговор не доставит ей удовольствия. Однако ее потребность услышать человеческий голос была настолько велика, что она согласна была выдержать даже свою мать.
Та, конечно же, сразу начала жаловаться на жару и на то, что у нее такой маленький балкон, и что жара еще больше скапливается в стене между камнями, и находиться там, да и вообще существовать на этом свете, становится невыносимым.
— Сад, вот что сейчас нужно, — сказала она, — красивый зеленый сад, где можно лежать на траве в тени дерева, а ветерок, словно веер, обдувает тебя воздухом… Как это было бы прекрасно!
Карен прекрасно знала, что если б у ее матери был такой сад, она и тогда жаловалась бы — на муравьев, или на щекочущие травинки, или на самолет, который в послеобеденное время один раз пролетел над ней. Но, несмотря на это, Карен почувствовала угрызения совести. Ей надо было пригласить маму в гости на выходные. Она слишком редко приглашала ее к себе, считаясь с Вольфом, который считал визиты тещи по воскресеньям просто непосильной обузой, но с ее стороны это было, конечно же, глупо, так как ее муж все равно шел своим путем и его не волновало ее одиночество.
"Мне следует наконец начать делать то, что хочется", — подумала Карен. Однако самым ужасным было то, что она сама точно не знала, чего хочет. По крайней мере, так ей порой казалось. Хотелось бы ей, чтобы мама по воскресеньям бывала у нее? Собственно, нет. Она только облегчила бы этим свою совесть, но это не доставило бы ей радости.
— Может быть, нам все-таки нужно было все решить иначе с нашим отпуском, — сказала Карен. — Вместо того чтобы везти Кенцо к тебе, лучше привезти тебя сюда. Тогда бы ты две недели пробыла в саду…
— Об этом не может быть и речи, — тут же прервала ее мать, — у вас, совершенно одна в этом большом доме… Да мне до смерти будет там скучно! Лучше, если Кенцо приедет ко мне.
— Ясно. Все останется, как запланировали, — тут же согласилась Карен, а про себя подумала: "Только мне, собственно, уже не хочется уезжать. А почему бы мне не послать в отпуск Вольфа одного с детьми? Скучать по мне они уж точно не будут".
— И?.. — спросила ее мать. — У тебя теперь все нормально?
— Что ты имеешь в виду? У меня что, было что-то не так?
— Ну, я про ту ночь, недавно. Когда ты ни с того, ни с сего позвонила среди ночи, потому что тебе показалось, что со мной что-то случилось. У меня тогда сложилось впечатление, что ты… что твои нервы немного сдали.
— Я позвонила не "ни с того, ни с сего", мама. Я ведь тебе объясняла. Раздался совершенно загадочный звонок, и…
Еще продолжая говорить, Карен подумала, как бессмысленно было еще раз рассказывать этот эпизод. Она пыталась найти понимание, но абсолютно точно не получит его. Маму совершенно не интересовало, как все происходило. У нее уже давно сложилось свое мнение, и она от него не отступит.
— Ну, а так, в общем-то, все в порядке, — сказала Карен в заключение и спросила себя, как бы отреагировала ее мать, если б она сейчас сказала, что ее брак, вероятно, подошел к концу. Что они с Вольфом больше не находят общий язык и что у них все, как ей кажется, в конце концов придет к расставанию.
Но ни о чем подобном Карен не упомянула и, поговорив еще о паре пустяков, закончила разговор.
Затем она пошла в сад. Приближался вечер, и жара уже не была такой несносной. Розы с другой стороны забора вызывали у нее жалость: их листья свисали, а цветы завяли. Недолго думая, она подтянула шланг и направила освежающий дождик на изнывающие от жажды соседские розовые кусты. Не важно, что говорил Вольф, — ведь ей несложно немного позаботиться о запущенном участке.
Карен подумала, как хорошо было бы иметь подругу. Чтобы в такой день, как сегодня, не пребывать в одиночестве, а посидеть с другой женщиной на террасе, попить чаю, а попозже и "Просекко" — и говорить обо всем на свете. И о проблемах в браке тоже. Это, пожалуй, и было самым фатальным в ситуации Карен: что у нее не было никого, с кем она могла бы поделиться своими печалями и тревогами. Никого, кто время от времени наводил бы ее на иные мысли. Никого, с кем она могла бы нахохотаться от всей души. Может быть, поэтому она и стала такой непривлекательной для Вольфа… Потому что была чудаковатой, слишком замкнутой в себе и слишком много копалась в своих мыслях.
Около шести часов появились дети — с мокрыми и растрепанными волосами, возбужденные и радостные. Они сбросили в прихожей свои сумки с вещами для бассейна и ринулись к телевизору, по которому шел какой-то сериал, от которого они были в восторге.