Принцессы немецкие – судьбы русские - читать онлайн книгу. Автор: Инна Соболева cтр.№ 63

Память о матери была для Александры Федоровны священна. Ее матушка, королева Луиза Прусская, была одной из самых ярких, умных, красивых женщин своего времени. Для маленькой Шарлотты – просто мамой, самой любимой на свете. Она не могла забыть нежности ее рук, мягкого света глаз, запаха волос. Как будто мама никогда не покидала ее. Особенно часто вспоминала, как они вдвоем въезжали в освобожденный от французов Берлин. Народ ликовал, приветствуя свою королеву. А она наклонилась к маленькой дочери и тихо сказала: «Запомни, Лотхен, главное, что должен правитель, это быть с людьми человеком». Шарлотта никому не рассказывала об этом неизгладимом впечатлении детства…

Вернусь к мемуарам Александры Федоровны:

…Надежда сделаться матерью всецело переполняла мое сердце. Эта минута наконец наступила! На Святой неделе, когда колокола своим перезвоном славословили праздник Воскресения, в среду, 17 апреля 1818 года, в чудный весенний день… в одиннадцать часов я услышала крик моего первого ребенка! Никс (великий князь Николай Павлович) целовал меня и плакал, и мы поблагодарили Бога вместе, не зная даже еще, послал ли Он нам сына или дочь, но тут подошла к нам maman и сказала: «Это сын». Мы почувствовали себя еще более счастливыми при этом известии, но помнится мне, что я ощутила нечто важное и грустное при мысли, что этому маленькому существу предстоит некогда сделаться императором.

Объявить народу о появлении на свет наследника было поручено Жуковскому. И вдруг она услышала: «Будь на троне человек!» Так (матушкиными словами!) Жуковский напутствовал ее новорожденного сына. Это ее потрясло. Ее доверие к учителю стало с тех пор непоколебимым. Может быть, именно тогда она решила, что воспитателем ее сына станет Жуковский. Только Жуковский!

Они будут воспитывать будущего царя-освободителя вместе. Жуковский называл себя всего лишь проводником благородной души императрицы и ее возвышенных чувств. Но до этого еще далеко. Да и вообще это тема особого, достаточно подробного рассказа, не укладывающегося в формат этой книги. А пока мальчик получил имя Александр. В честь своего венценосного дядюшки.

Очевидно: к ее сыну перешло не только имя обожаемого ею еще с детства императора, перейдет когда-нибудь и его трон. Странно, но это ее вовсе не радует. Тревога за будущее сына не покинет ее до конца дней. У нее было вещее сердце…

«Саша горько плакал перед троном, на котором он когда-то будет коронован. Я молила Бога, чтобы он не допустил меня дожить до этого дня». Это – из письма Александры Федоровны Василию Андреевичу Жуковскому. Она еще не императрица, Саша еще совсем мал. До его коронации она доживет, но дожить до его убийства Бог не допустит.

В день 16-летия ее сына, 17 апреля 1834 года, на Урале открыли невиданный драгоценный камень. В честь наследника престола его назвали александритом. У камня было странное свойство: менять цвет от нежно-голубого до кровавого. Никто не увидел в этом предзнаменования. Она – почувствовала. Поделилась только с Жуковским. Мужа берегла: после восстания декабристов он сам одержим страхами, о которых мало кто знает и которые может рассеять только она.

На исходе второй беременности великая княгиня испытала неожиданное потрясение. Император, отобедав в доме младшего брата, вдруг посерьезнев, сказал, что он смотрит на Николая как на своего наследника и что случится это еще при его жизни, так как он намерен отказаться от трона и закончить жизнь как частное лицо, а Константин на престол не претендует.

«Мы сидели словно окаменелые, широко раскрыв глаза, и не были в состоянии произнести ни слова, – вспоминала уже ставшая императрицей Александра Федоровна, – видя, что мы готовы разрыдаться, он постарался утешить нас и в успокоение сказал нам, что это случится не тотчас и, пожалуй, пройдет еще несколько лет прежде, нежели будет приведен в исполнение этот план; затем он оставил нас одних. Можно себе представить, в каком мы были состоянии. Никогда ничего подобного не приходило мне в голову, даже во сне. Нас точно громом поразило; будущее показалось нам мрачным и недоступным для счастья».

Смею предположить, что Александра Федоровна лукавила. Во-первых, известно, что вдовствующая императрица намекала на эту возможность ее батюшке, когда сватала Шарлотту за своего сына. Он, человек строгих правил, мог, правда, о заманчивых перспективах дочери не сказать. Во-вторых, именно к этому времени разрешенный наконец матушкой морганатический брак сделал Константина Павловича весьма маловероятным претендентом на престол. И наконец, годовалый Александр Николаевич почти наверняка – наследник. Он – единственный сын в семье, носящей фамилию Романовы. У Александра и Константина были незаконные дочери, у младшего, Михаила, в тот момент детей не было вообще.

Единственное, что действительно было неожиданно для великокняжеского семейства, это заявление Александра, что он хочет при жизни оставить престол. До этого казалось: хотя старший брат и старше Николая на 19 лет, он все еще молод, полон сил, так что ждать наследства (пугающего или желанного?) скорее всего придется непредсказуемо долго.

Как известно, об отречении Константина и утверждении нового наследника публично объявлено не было (о мотивах такой скрытности я уже писала в главе «От „воска“ до „чугуна“»). Последствия «маленькой хитрости» вдовствующей императрицы тоже известны. Но если о жертвах расправы с участниками и ни в чем не повинными свидетелями восстания 14 декабря 1825 года (я имею в виду зевак, числом около тысячи, погибших на Сенатской площади) Мария Федоровна особенно не переживала, то невестка до конца дней оставалась ей живым укором. Если, конечно, хотя бы самой себе она имела мужество признаться, как огромна ее вина в том, что произошло в роковом декабре.

В тот день из окна Зимнего дворца Александра смотрела на Сенатскую площадь, где были бунтовщики, а против них – ее муж, ее государь, отец ее детей. Рядом все время был ее мальчик, семилетний Сашенька. Она вспоминала:

Мы видели вдалеке все эти передвижения, знали, что там стрельба, что драгоценнейшая жизнь в опасности. Мы были как бы в агонии. У меня не хватало сил владеть собой: Бог дал мне их. Я воззвала к Нему. Мне все приходили на ум слова: «Услышь меня, Господи, в моей величайшей нужде!»

Она знала: ее может ждать судьба Марии-Антуанетты. Что ж, она готова. Но как защитить сына?!

«Когда 14 декабря я обняла Николая на маленькой лестнице, я почувствовала, что он вернулся ко мне совсем Другим человеком». Но и она стала другой: нервный тик с тех пор будет искажать черты ее прелестного лица. Он никогда не простит этого декабристам. Она – простит. И будет горько рыдать в день казни. И никогда не осудит Жуковского за все его попытки помочь ссыльным. И сама будет просить за них государя. Но он будет неумолим…

Я плачу о том, – писала она, – что он уже не прежний Николай. Однако прочь эти мысли. Однажды я сказала ему: «Теперь я на втором плане в твоем сердце, так как первое место в нем занимает Россия». Он ответил: «О нет, ты ошибаешься, ибо ты и я одно целое, таким образом, ничто не может измениться».

И в самом деле, что бы ни происходило вокруг или даже в их интимной жизни, он неизменно будет с ней заботлив и нежен.