УНИЧТОЖЬТЕ КОММУНИСТОВ И КОМИССАРОВ, ВАШИХ УГНЕТАТЕЛЕЙ; ПЕРЕХОДИТЕ НА НАШУ СТОРОНУ, ЧЕМ УСКОРИТЕ КОНЕЦ „КОМИССАРОДЕРЖА-ВИЯ“, а над исстрадавшейся Родиной взойдет солнце свободной, новой жизни.
СУДЬБУ РОДИНЫ РЕШИТ НАРОД, А НЕ КОММУНИСТЫ И КОМИССАРЫ.
ГЛАВНОЕ КОМАНДОВАНИЕ РУССКОЙ АРМИИ».
Разумеется, столь непонятная по содержанию, написанная казенным языком листовка не могла сагитировать красноармейцев переходить на сторону врангелевцев, тем более в то время, когда после советско-польского перемирия все советские силы сосредоточивались против белого Крыма и его положение становилось безнадежным. И почему красноармейцы должны были поверить, что именно они заставили большевиков заключить мир с Польшей? И что могли внушить крестьянину, одетому в солдатскую шинель, слова о том, что Русская армия борется «за свободу и право народа», без разъяснений, какая именно свобода и какое право имеются в виду?
В качестве средства информации для правительства и населения газеты также большой роли не играли. Собственной корреспондентской сети за рубежом, а тем более за линией фронта или в белых войсках у них не было. Они питались слухами или информацией, предоставляемой правительственным Южнорусским телеграфным агентством.
В сентябре разразился скандал с заведующим отделом печати крымского правительства Г. В. Немировичем-Данченко, человеком весьма правых взглядов. Оказалось, что под разными псевдонимами, в том числе «Смиренный Пимен» или «Розовый Мускат», он печатал статьи, резко критикующие работу тыловых учреждений, и при этом оперировал данными, которыми мог располагать только высокопоставленный правительственный чиновник. В результате Немирович-Данченко был заменен профессором истории Г. В. Вернадским, будущим «евразийцем», которого рекомендовал Струве.
В связи с делом Немировича-Данченко Врангель 12 сентября издал приказ об учреждении комиссии высшего правительственного надзора под председательством генерала Э. В. Экка, «куда каждый обыватель имеет право принести жалобу на любого представителя власти». «…Огульную… критику в печати, а равно тенденциозный подбор отдельных проступков того или другого агента власти объясняю не стремлением мне помочь, а желанием дискредитировать власть в глазах населения», — объявил главнокомандующий в приказе и пригрозил:
«…за такие статьи буду взыскивать как с цензоров, пропустивших их, так и с редакторов газет».
Важнейшим направлением внутренней политики крымского правительства, по замыслу Врангеля, должно было стать осуществление аграрной реформы, воплотившейся в закон о земле. Его прежде всего и старались пропагандировать как среди населения Крыма и Северной Таврии, так и среди красноармейцев и крестьян за линией фронта.
Врангель был убежден, что решение земельного вопроса «должно было выбить из рук наших врагов главное орудие политической борьбы, ударить по воображению населения и армии, произвести соответствующее впечатление в иностранных кругах». На практике же проведенная (скорее, провозглашенная) реформа наибольшее значение имела как раз для внешней политики, во многом обеспечив признание де-факто врангелевского правительства со стороны Франции.
В Северной Таврии не было крепостного права. После Столыпинской аграрной реформы 76 процентов тамошних крестьян-общинников обратились с требованием «укрепить свои наделы в единоличную собственность», что было рекордным показателем для Российской империи. Здесь были очень крупные имения, за счет которых можно было удовлетворить требования малоземельных крестьян.
В двадцатых числах марта 1920 года Врангель обратился к начальнику Гражданского управления сенатору Г. В. Глинке с письмом, где предлагал в срочном порядке приступить к упорядочению землепользования на территории, контролировавшейся Вооруженными силами Юга России, и приказывал образовать Центральную земельную комиссию из представителей земских управлений и «сведущих лиц». Комиссия должна была за месяц разработать план земельной реформы.
Врангель сформулировал основные принципы, которыми комиссия должна была руководствоваться:
1. Земля должна принадлежать на праве частной собственности только тому, кто ее обрабатывает, и не может быть предметом торговли или аренды.
2. Государство обязано следить, чтобы земля не истощалась, использовалась правильно и не лежала необработанной.
3. В зависимости от запаса земли, плотности населения и рода хозяйства размер наделов определяется особо для каждой губернии и уезда.
4. Все удельные, государственные, монастырские, церковные и частновладельческие земли, превышающие установленную для данной местности норму, подлежат отчуждению в земельный фонд для распределения за плату между малоземельными и безземельными крестьянами.
5. Высококультурные и показательные хозяйства должны быть сохранены, с установлением для них особых, высших размеров наделов.
6. Получающий надел обязуется уплатить его стоимость государству по составляемой для каждой местности расценке, а кроме того, вносить государственный земельный налог частью своего урожая.
7. Из полученных за наделы денег образуется государственный фонд, из которого государство производит расчет с владельцами отчуждаемых земель.
Обращает на себя внимание стремление Врангеля к бюрократической регламентации сельскохозяйственного производства. На практике без купли-продажи и аренды после проведения реформы в условиях рыночной экономики никак не обойтись, поскольку некоторые хозяева неизбежно должны разоряться и продавать свои наделы, тогда как другие, успешные, будут расширять производство за счет покупки или аренды дополнительных земель. Да и для того чтобы следить за «правильным» использованием земель, потребовался бы многочисленный аппарат на местах, который, очевидно, пришлось бы содержать за счет земств. К тому же здесь создавалась почва для злоупотреблений. И, разумеется, в реальных условиях Крыма и Северной Таврии 1920 года, при ограниченности людских ресурсов врангелевской гражданской администрации и во время непрекращавшихся боевых действий, ни о каком правительственном контроле над землепользованием не могло быть и речи.
Глинка собрал комиссию из одних только «сведущих лиц», большинство из которых было настроено консервативно. Проведя в начале апреля в Ялте несколько совещаний, комиссия пришла к выводу о несвоевременности правительственной декларации по земельному вопросу.
Совещание предлагало «восстановить немедленно права на землю всех хозяев, согнанных с их хозяйств насильниками», обещая, правда, воздержаться «от всяких мер возмездия против захватчиков». Проведение подобной политики было чревато серьезными крестьянскими волнениями.
Врангель ознакомился с протоколом ялтинского совещания 8 апреля. В тот же день ему был подан секретный доклад Махрова, предлагавшего «объявить в декларации максимум земельной единоличной собственности, обратив теперь же всё остальное в государственный земельный фонд», из которого бы наделяли крестьян дополнительной землей. Размер максимального надела предлагался не более чем в 100 десятин (гектаров), а к реформе следовало приступить «теперь же». На полях доклада Махрова Петр Николаевич написал: «Это верно, но сейчас невозможно, ибо отчуждение связано с расценкой, каковую фактически сделать нельзя». Взамен он предлагал раздел казенных земель и обязательную обработку всей пригодной земли, «чем достигается переход ее трудящимся». А на приложенном к докладу проекте декларации Врангель сделал пометку: «…Декларация излишняя, их было слишком много. Пусть судят о власти по действиям ее».