Коллонтай. Валькирия и блудница революции - читать онлайн книгу. Автор: Борис Соколов cтр.№ 11

В 1911 году она рассталась с Петром из-за другого революционера — Александра Гавриловича Шляпникова. Тот был моложе ее на 13 лет и, в отличие от подавляющего большинства социал-демократов, действительно был пролетарием. С 1898 года он работал рабочим на заводах, сначала в нижегородском Сормове, потом в Петербурге, участвовал в стачках, в 1901 году вступил в РСДРП, состоял во фракции большевиков. Оказавшись в эмиграции, с 1908 по апрель 1914 года он работал на заводах Франции, Германии и Англии. Принадлежность к разным фракциям не помешала его любви с Коллонтай.

26 ноября 1911 года покончили с собой видные марксисты супруги Поль и Лаура Лафарг, для которых невыносимо было наступление старости. Александра часто бывала у них, а до этого много лет с ними переписывалась. Коллонтай выступила с речью на траурном митинге у могилы Лафаргов. Здесь она и познакомилась с Шляпниковым. Ночью он привез ее в пригород, в скромный дом для малоимущих, где снимал убогую комнату. Они сразу же провели вместе ночь. "Что-то зажглось. Он мне мил, этот веселый, открытый, прямой и волевой парень. Этот "пролетарий из романа". Мне с ним хорошо…" — признавалась в мемуарах Александра. Они долго бродили по городу, зашли в бистро. Затем поехали к Шляпникову в Аньер, успев на последний поезд. Александре Коллонтай эта ночь запомнилась на всю жизнь. Два с лишним десятилетия спустя она писала: "Ранним утром — поездом, на котором едут ребята на заводы, я из Аньера возвращаюсь в Париж. На лестнице, у дверей пансиона, где я живу, — знакомый силуэт. Бог мой! Петр Павлович! Вид убитый. Захолонуло: "Поймана на месте преступления". — "Вчера тебя не было допоздна. И ночью… Я был сейчас в твоей комнате. Ты дома не ночевала…" Он прав!.. Но нет! Не хочу лжи. Иду на разрыв! Я не хочу новых пут, а ложь — это всегда новая мука. "Да. Я ночевала у моего нового друга". Это жестоко. Это не похоже на меня. <…> Это нож, который я вонзила в сердце "самоуверенного", вчера еще безмерно любимого Петеньки. Бедный, бедный П.П. Он растерялся, он стал маленьким и беспомощным. <…> Он даже не упрекал, он глядел на меня с мукой собаки, которую до смерти избивает рука любимого господина. <…> Кончилось все это слезами и объятиями. Я уверяла, что это всего лишь "вспышка", что я люблю только его. Он рыдал, целуя меня, мои ноги, руки… Это была пытка, это было нехорошо, потому что я думала в этот момент только об А.Г. Шляпникове, о том, что вечером мы будем с ним снова вместе".

Создается впечатление, что Маслова Коллонтай не столько любила, сколько терпела. Вероятно, он был слишком стар для нее (на пять лет старше; в 1911 году ему было уже 44 года), а она предпочитала молодых любовников.

Они собирались уехать в Берлин, но она еще задержалась в Париже: прибыл муж, Владимир Коллонтай. Он написал, что по служебным делам приезжает в Париж в начале января и очень хочет встретиться с ней "для решения общих вопросов". Они встретились в кафе неподалеку от Сорбонны. Не читая, Шура подписала заготовленные его адвокатом документы о разводе, где всю вину брала на себя, сознавшись в прелюбодеянии.

Ведь по российским законам православный брак мог быть расторгнут в следующих случаях:

Доказанное прелюбодеяние одного из супругов или его неспособность к брачному сожитию.

Судебный приговор в отношении одного из супругов с лишением всех прав состояния.

Безвестное отсутствие одного из супругов.

Обоюдное согласие супругов принять монашество при отсутствии малолетних детей.

В судебном процессе требовались показания двух или трех свидетелей о факте прелюбодеяния, либо письма, доказывающие супружескую измену, либо документы, свидетельствующие о наличии внебрачных детей. У адвокатов, специализирующихся на подобного рода делах, существовали профессиональные свидетели, специализирующиеся на даче необходимых фальшивых показаний. Признание же в супружеской неверности устраняло многие проблемы.

Теперь по российским законам Владимир мог вступить в повторный брак и жениться на любимой женщине, учительнице Марии Ипатьевне Скосаревской, с которой давно жил и которая любила их с Шурой сына Мишу. А вот его бывшая супруга как официальная виновница развода в новый законный брак в Русской православной церкви вступить не могла. Но официальный брак ее никогда не волновал. "В парижском кафе при обсуждении положения в России, — написала позднее Александра в своем дневнике, — мы нашли гораздо больше общего языка, чем в годы нашего молодого, счастливого, по существу, брака".

Из Парижа она сообщила Мише: "Мимулек, папочка тебе расскажет, как хорошо и тепло мы встретились в Париже и как хорошо провели время. О тебе говорили много и дружно на тебя радовались… Знаешь, я ужасно рада, что встретила папочку. Мы так хорошо, так тепло подошли друг к другу. И столько вспомнили далекого, прошлого…"

Теперь Коллонтай официально развелась с мужем. Она писала Зое, что безмерно счастлива с новым другом: "Зоечка, родная, любимая моя, — писала Александра в Петербург своей лучшей подруге из Берлина, — я очень, я безмерно счастлива! Если бы ты только знала, какой замечательный человек стал моим другом! Только теперь я по-настоящему почувствовала себя женщиной. <.. > Но главное — это то, что он рабочий. Грамотный пролетарий. Теперь, живя с рабочим, а не с буржуазным интеллигентом, хотя и самых прогрессивных, истинно социал-демократических взглядов, я лучше узнаю и понимаю жизнь, нужды, проблемы рабочих. Он открыл мне на многое глаза, он сделал меня другой. <…>".

Чувствуется, что к Зое Шура была неравнодушна как к женщине.

А вот что Зоя написала в ответ: "Дорогая моя деточка, женщина милая, Шурик мой тоненький, ненаглядный. Восхитительная, единственная! Если бы ты знала, как моя душа полна нежностью к тебе!..

Не могу понять, откуда вдруг у тебя столько самоуничижения и непонимания, что же на самом деле ты собой представляешь. Придется мне это тебе объяснить. Ты, Шура, — Александра Коллонтай, а это уже не просто имя и фамилия, это целое понятие, это большое явление <…> ты сама по себе, со СВОИМ лицом.

И вот это-то и есть твоя сила, твое преимущество, в том твоя победа, что ты осталась и всегда остаешься собою. <…> Разве ты могла бы иметь всю силу обаяния и свою увлекательность для всех, если бы ты была тоже, до дна, как они? Не тебе открывают глаза, а ты открываешь глаза людям, позволяя им увидеть себя в полный рост. <…> Милая, сходи в театр, быть может, тебе нужно какое-нибудь впечатление или переживание красоты? <…> Целую горячо, горячо родную, любимую. Шлю тебе всю мою нежность".

Маслов продолжал писать Шуре письма, полные любви и готовности все простить, обо всем забыть и "вернуться к исходным позициям". Он надеялся на чудо, которого не произошло. Много лет спустя она написала в дневнике, что, читая эти письма, "страдала за него задним числом. Страдала и переживала <…> мой, уже внутренний, отрыв от него. Ведь я глубоко любила П.П. Но я настрадалась с ним. И я бежала не от него, а от страданий, которые он причинял <…>. И, когда чаша переполнилась, я схватилась за новые переживания и за веселого, смеющегося А.Г.". Петя приехал в Берлин, но эта встреча лишь оформила происшедший разрыв.