Очерки Петербургской мифологии, или Мы и городской фольклор - читать онлайн книгу. Автор: Наум Синдаловский cтр.№ 56

Любопытное применение в фольклоре нашло имя потомственного почетного гражданина Петербурга Жоржа Бормана, знаменитого владельца шоколадной фабрики на Английском проспекте и многочисленных кондитерских магазинов на улицах, проспектах и в переулках города. Имя Жоржа Бормана красовалось на всех обертках, коробках и упаковках его сладких изделий. Рекламные страницы газет и журналов пестрели призывами: «Лучше нету угощенья, чем Жоржа Бормана печенье». Дополнительную рекламу его товарам создавала питерская детвора, скандируя из-под каждой подворотни дразнилки: «Жоржик Борман нос оторван» и «Жорж Борман наср… в карман». Видимо, такие примитивные физиологические ассоциации вызывал вид шоколадных плиток, расплавленных от температуры жарких ребячьих тел в карманах дворовых мальчишек.

В городской фразеологии социалистического Ленинграда особой популярностью пользовались два имени, олицетворявшие дореволюционную жизнь, с утратой которой долгое время втайне не могла примириться советская интеллигенция. Одним из них ленинградцы с завидной настойчивостью называли гастроном № 1 на Невском проспекте, который до революции принадлежал одному из самых богатых петербургских купцов Елисееву. Другое имя всплыло в фольклоре неожиданно, когда первым секретарем ленинградского обкома КПСС был назначен случайный однофамилец царского рода Григорий Васильевич Романов. Родилась ностальгическая поговорка, пытавшаяся соединить и примирить две непримиримые эпохи: «Елисеев торгует, Мариинка танцует, Романов правит». Напомним, что третье имя в этой поговорке принадлежит супруге императора Александра II Марии Александровне, в честь которой был назван петербургский театр оперы и балета. В советское время он был переименован в театр им. С.М. Кирова, но в народе так и остался «Мариинкой», или в просторечии – «Маринкой».

Советская эпоха была суровой, и возможностей для того, чтобы остановиться и задуматься, было не так много. Но все-таки они были. В 1947 году на Московском проспекте был установлен памятник Чернышевскому, автору знаменитого романа «Что делать?». Писатель изображен сидящим на скамье, установленной на высоком пьедестале. В руках у него книга. По иронии судьбы, в 1964 году позади памятника было выстроено здание гостиницы с выразительным говорящим названием «Россия». Знал ли об этом автор монумента скульптор Лишев при выборе места установки памятника, а тем более мог ли предполагать, какой будет реакция на это городского фольклора, сказать трудно, но она последовала незамедлительно: «Чернышевский сидит спиной к „России“ и думает, что делать».

С началом Перестройки раскрепостились закованные в партийные догмы души и освободились задавленные идеологическим прессом умы. Вырвались из темноты слепого подчинения и развязались языки. То, что говорилось в рабочих курилках, во время богемных застолий и на домашних кухнях, стало достоянием улицы. Уходили в прошлое запретные темы. Расширились и возможности фольклора. Выбор материала для строительства новых лексем стал практически неограниченным. Не стало неприкасаемых имен. Фольклор обратился к образу Ленина, мощный метафорический потенциал которого до тех пор был востребован довольно односторонне. Спектр возможностей при этом раздвинулся от невинного «Рванулся точно Ленин в Петроград» и нейтрального «Ленин умер, но тело его живет» до небезопасного на первых порах гласности «Ленин и теперь лживее всех лживых».

Из последних образцов городской фразеологии с использованием питерского именослова можно привести пословицу-восклицание, появившуюся в фольклоре в связи с неоднократными попытками московского скульптора Зураба Церетели внедрить свои творения в петербургскую архитектурную среду. Однажды ему это удалось. Не надеясь на положительное решение городских властей, он просто по окончании своей персональной выставки оставил одну из скульптур Петра I на ступенях Манежа, оформив ее как подарок Петербургу. С трудом нашли памятнику подходящее место. Его установили на площади перед зданием гостиницы «Прибалтийская» на Васильевском острове. Но возмутилась творческая общественность, и при очередном предложении Церетели отозвалась возмущенным: «Поменять Растрелли на Церетели?!»

На протяжении теперь уже более чем трех столетий своей истории петербуржцы всегда отличались бережным отношением к городским реалиям. Послереволюционный отказ от исторических памятников, будь то снос монументов царских особ или разрушение церковных построек, сопровождался возмущенной реакцией городского фольклора. Использование материала разобранных церквей для возведения новых зданий называлось «производство кирпича по системе Ильича». О реакции ленинградцев на разрушение памятников истории и культуры, которое происходило с молчаливого согласия ГИОПа – Государственной инспекции охраны памятников, мы уже знаем. Интеллигентское ругательство «Гиоп твою мать!» до сих пор сохраняется в памяти ленинградцев старшего поколения.

Пик восторженного отношения петербуржцев к архитектуре своего города пришелся на период так называемого Александровского классицизма, или ампира, – архитектурного стиля, в котором воплотилась идея могущества государства, победившего в Отечественной войне 1812 года. Один за другим в Петербурге вырастали величественные ансамбли, каждый из которых был олицетворением этой великой победы. В честь победителей воздвигались Триумфальные ворота, возносились Колесницы славы, устанавливались Колонны победы. В полную силу расцвел удивительный талант Карла Росси, который впервые в отечественной архитектурной практике проектировал и строил не отдельные дома и сооружения, а целый город, улицы и площади которого должны были составлять единый ансамбль. Как мы уже говорили: «Росси не строит домов – он создает ансамбли». За свою долгую жизнь он спроектировал и построил классические ансамбли двенадцати площадей и тринадцати улиц Петербурга. Среди них ансамбль Александринского театра с центральной улицей, впоследствии названной именем архитектора – улицей Зодчего Росси.

Архитектура в этот период претендует не только на ведущее положение в искусстве, но и на законное присутствие во всех других его видах и жанрах. Классический Петербург властно вошел в художественную литературу, для чего достаточно вспомнить поэму Пушкина «Медный всадник», неслучайно названную им петербургской повестью. Петербургская архитектура в значительной степени повлияла на развитие жанра художественного отражения городского пространства в живописи и графике. Пышно расцвел жанр так называемой ведутной, или видовой, живописи, главным изобразительным материалом которой стали петербургские архитектурные сюжеты. Архитектурные виды Петербурга, оформленные в тоновые паспарту и обрамленные в золотые багеты, включаются в домашние интерьеры петербуржцев. Ими украшают стены кабинетов, гостиных и столовых. Город в изобразительном искусстве перестает быть пространством, на фоне которого разворачиваются те или иные события, оживленные старательно выписанным стаффажем. Он сам становится персонажем, героем этих событий. Он одушевляется.

Сходные процессы происходят в это время и в низовой культуре Петербурга. Архитектурные сооружения все чаще и чаще используются фольклором для создания формул прямых или переносных смыслов. Яркие зрительные образы, созданные великими архитекторами, вызывали нужные ассоциации у привычного к языку символов горожанина.