Музыка для мужика. История группы "Ленинград" - читать онлайн книгу. Автор: Максим Семеляк cтр.№ 68

Деньги ему нужны для самосознания ну и для разнообразных перформансов — например, взять и купить по пьяни белый Mini с зеленой крышей (самую дорогую модель). Или, гуляя с подругой по Питеру, в эротическом помешательстве снять номер в «Астории» на пару часов — дотерпеть до дома он не мог. Не думаю, чтобы в этом была какая-то специальная игра или поза. В конце концов, он сделал имя на вполне определенных вещах и понятиях, с большими деньгами никак не связанных. Поэтому, с одной стороны, Шнур просто остался им элементарно благодарен, а с другой — он слишком хорошо чувствует собственный стиль. Однажды мы шли на день рождения, не озаботившись подарком. Спохватились мы слишком поздно, до адреса оставались считанные сотни метров, подарок было взять негде. Шнур гениально выкрутился. Он закупил в обычной пивной палатке по экземпляру каждого наименования — бутылки, зажигалки, презервативы, мороженое, шоколад, календарики etc. Получился огромный мешок какой-то дряни, который, однако, выглядел вполне завораживающе.

Я думаю, что всю свою интеллектуальную базу он наработал лет до двадцати пяти. В нем не было этой нахватанности, начитанности. Небольшой, но действенный запас знаний плюс острота ума — вот Шнур. Он, в сущности, человек с глубоко традиционным сознанием (не зря же он никогда не ел наркотиков, это сознание расширяющих). Научился читать, научился драться, воспринял энное количество книг и пластинок — а дальше сам. Он всегда с некоторым недоумением смотрел, как я скупаю пачками пластинки. Я думаю, что он относился к бесконечному поглощению культурной информации, которому я был подвержен, как к затянувшейся репетиции. Сам-то он практически не репетировал.

Из всех обязанностей, которые неизбежно налагает на музыканта такого уровня шоу-бизнес, лучше всего он умел делать две вещи: играть концерты и давать интервью. Все большие концерты он играет, как правило, совершенно трезвый. Перед сольными стадионными выступлениями он заметно нервничает, хотя неудач у него до сих пор не случалось. Третьим источником самовыражения, помимо песен и слов, служили наряды. И хотя времена, когда он ходил по Тверской в женском платье (как выражался в таких случаях Игги Поп — «Чувак, это мужское платье!»), давно прошли, ему по сей день удивительным образом идет любая чепуха. Майки-алкоголички, пиджаки, котелки, берлинские бушлаты, фески, пробковые шлемы, ковбойские рубахи, какие-то невообразимые меховые туфли, клоунские башмаки с загнутыми носами, привезенные из Риги. Он любит повторять, что лучшие модельеры — это бомжи. В какой-то момент он пристрастился к ношению разномастных кроссовок — утверждал, что так начинаешь по-другому мыслить.

Мыслит он действительно своеобразно. Вообще, наши с ним разговоры зачастую напоминают отношения между пелевинскими Петром Пустотой и Чапаевым.

Шнурову очень нравится этот роман, как выяснилось, мы оба читали его еще в «Знамени». Его практически невозможно переспорить, он всегда выигрывает, даже когда я знаю, что я абсолютно прав. Помню, однажды он завел свои обычные речи про то, что путешествуют только дураки, а шмотки и креветки можно и в Москве купить. Я разозлился: «Шнуров, а тебе не приходит в голову, что креветки там как минимум свежее?» Шнуров удивленно посмотрел на меня: «С чего ты это взял? Ну вот с чего ты это взял?»

Тьфу.

У Цветаевой было хорошее определение для людей типа Шнурова — умный безумный.

При всей своей доподлинности он высоко ценит самую забубенную постмодернистскую игру — не случайно он с таким пиететом относится к Сорокину. Шнуров — человек одновременно честный и хитрый, редкое сочетание.

Я полагаю, что ключевое качество Шнурова — это все-таки остроумие. Остроумие не в плане перманентного зубоскальства, а глубже — как некое жизненное начало, как его понимал Бальтазар Грасиан. Подобно логике, остроумие пользуется понятиями, которые вырабатываются разумом, но, подобно искусству, остроумие пользуется сближением далеких понятий без всякого логического обоснования, таким образом открывая истину — вот готовый рецепт «Ленинграда». В нем определенно было что-то от Ленни Брюса. Шнуров сближал далекие понятия без всякого логического обоснования на любом подручном материале. Мне запомнилось письмо, которое он написал на лаваше — бумаги под рукой не оказалось. Письмо было адресовано Алексею Герману-младшему, с которым Шнур накануне крепко повздорил. (Кстати говоря, у старшего Германа он снимался — в массовке «Мой друг Иван Лапшин». А в детстве Шнуров с мамой ходили на творческий вечер Александра Володина. Володин дал Шнурову автограф. Написал: «Сергею, творческих успехов». Так, в общем-то, и вышло.)

Шнуров никогда не пользуется услугами смс. В своей жизни я получил от него только одну эсэмзску, и то подозреваю, что он ее продиктовал. Она гласила: «Генерал вызывает полковника. Вспомни авган».

Вряд ли ему на самом деле нужны какие-то советы или важны чьи-то мнения, но он всегда обожал делиться своими свежими записями. «Семель, ну как тебе?» — непременно спрашивал он про новую песню, подругу или квартиру. Однажды я видел, как он плясал вприсядку под песню собственного сочинения — кажется, это был «Ремонт».

Шнурову, безусловно, льстит популярность, однако он равным образом никогда не искал встреч со знаменитостями и не стремился обрасти адъютантами. Я никогда не слышал от него длинных восторженных рассказов о величинах, с которыми ему довелось общаться, — будь то Башмет, Соловьев или Сорокин. Ну Соловьев и Соловьев. С куда большим и продолжительным пиететом он рассказывал о своем старом друге Демыче, который работает церковным сторожем. По большому счету Шнурову не нужен ни свет, ни свита. Свет ему вообще не очень подходил, поскольку он любил с незавидной регулярностью погружаться на дно. Он одиночка, и, в общем, если он в каком обществе и нуждался, так это в женском.

Не было у него этого комплекса полноценности, дикого барства по типу «все в кабак, и я плачу!». У него и кумиров-то, по большому счету, не было. Взял как-то автограф у Мамонова — но это по случаю. Высоцкий ему нравится — Шнур в свое время любил петь «На братских могилах», но тоже не до одури. Песни The Beatles он на гитаре не играл никогда, даже в школе. Я думаю, что из всей русской рок-музыки он по-настоящему завидовал только Цою как мелодисту (особенно ему нравилась «Музыка волн, музыка ветра»), а из западной — Led Zeppelin. Однажды ночью у него в гостях мы слушали их концертник на такой громкости, когда собственно музыка уже исчезала, поскольку децибелы давно затмили всякую ноту. Шнуров в каком-то трансе внимательно вслушивался в оглушительный гитарный рокот. Потом тряхнул головой, задумчиво высказался: «А я мог бы играть в Led Zeppelin. Ну не гитаре, так хоть на маракасах». Как ни странно, но имя Чарльза Айвза я впервые услышал от Шнурова.

В больших компаниях Шнуров, несомненно, упивался собой — ну а почему бы нет, с другой стороны? У него большой член, сильный удар и плотный шарм.

Я не думаю, что Шнуров гений. Для гения он все-таки слишком от мира сего, к тому же у него явный перебор положительных черт характера. Он скорее звезда, причем универсального толка. Как у того же Пелевина — могу стихи писать, могу эскадроном командовать.