Я, ниже сего подписавшийся, чиню ведомо и известно всем обывателям Молдавии и преосвященнейшим господам, митрополиту и епископам священно архимандритам, игуменам и всему честнейшему духовенству и благопочтенным членам Дивана, и всем великим и малым боярам, по их чину и достоинству особливо, что, со вступлением ее императорского величества победославных войск в сию землю, входят и они в то их прежнее счастливое состояние, в котором они под ее тишайшим скипетром, при спокойном отправлении их торгов и промыслов и владении их имений, несколько лет кряду пользовались и что вследствие всевысочайшей воли и мнения ее императорского величества тот же самый образ управления, как в духовных, так и в гражданских делах и ныне введен и наблюдаем быть должен, и правосудие и все иные к добру и пользе народной относящиеся учреждения и распоряжения по точному предписанию земских законов и узаконений отправляемы и деланы, и они в самовысшей степени их совершенства всеми наблюдаемы, и жители всякого рода и состояния при их правах содержаны и от всяких налогов и насилий всеми образами и средствами охранены, и все сборы в казну сего княжества надлежащие верно и в их определенные сроки собраны и в военную казну ее императорского величества взносимы, и провиант и фураж в магазины по нарядам доставляемы и всякого рода службы и работы с возможно лучшей ревностью, поспешностью и точностью исправляемы были.
Диван молдавский, как начальствующее правительство над всеми иными, имеет все сие в надлежащей порядок и все дела в их беспрерывное течение привести и того надзирать, чтобы всякая должность одна другой в зависимом от них, изо всех сил способствовала и чтобы все земские чины на них возложенный долг верно и радетельно отправляли, и чтобы сия ее императорского величества всевысочайшая воля, милость и ее о благе сей земли непрестанное попечение всем и каждому обывателю через прочтение в церквах и прибитие на торговых и для такого употребления определенных местах известны сделаны были, тем более, что многомощным покровительством и заступничеством ее императорского величества одержанные для сей земли выгоды и ограничения лютых гонений и притеснений вечно ненавиствующему врагу христиан казались несносны и были главною статьей нарушения свято утвержденного вечного мира.
Из реляции П. А. Румянцева Екатерине II о неприемлемости предложения принца Кобурга начать наступление на Бухарест и мероприятиях для прикрытия Ясс от нападения турок
1 октября 1788 г., лагерь при Цецоре
Государыня всемилостивейшая!
Между тем временем, что я счастье имел 27-го сего месяца вашего императорского величества всевысочайшее и от 15-го того же зачисленное повеление принять, и о стечении многих и неожидаемых происшествий, кои мне в нужных предварительных распоряжениях в Молдавии мешали и дивизию генерала Каменского к армии взять, и осторожнее быть принудили моими всеподданнейшими и от 4-го, 10-го, 15-го и 22-го отпущенными донесениями и всенижайше и наиподробнейше уведомить, имел я письма от принцев Делинья и Кобурга, с коих, так как и с моих к ним ответов здесь копии следуют, и из которых ваше императорское величество всевысочайше усмотреть изволите, что Хотин и с его раем без всякого о нас там и упоминания должен быть занят союзниками, и что затем армия вашего императорского величества должна идти к Бухаресту и вероподобно по плану, каковой принц Кобург своим обычайным образом представил императору, и хотя невозможность сама в рассуждении позднего годового времени и моего теперешнего положения с неприятелем, и того, где находится Бухарест и мои магазины, в невыполнении сего дальновидного и по времени вовсе бесполезного предложения меня достаточно оправдает.
Но как, с одной стороны, союзные войска не престают и деньги, и провиант, и подводы, и даже до сена, или где что только найдут, без всякого уважения на мои им к удержанию порядка предложенные меры и надобность, что иметь могут в них войска вашего императорского величества, забирают, а с другой – польские комиссии в даче подвод на подвоз из дальних магазинов в ближние провианта и фуража упорствуют и тем все мои принимаемые меры, так в поисках над неприятелем, как и в нужных распоряжениях для зимних квартир в Молдавии, вовсе уничтожают, и что все из при сем следующих приложений весьма внятно явствует, и мой всеподданнейший долг на мне непосредственно тех вниманий взыскивает, как я по вашим собственным пользам в сем роде обстоятельств вообще, а при сем позднем годовом времени во всех моих предприятиях, кои с большою осторожностью и лучшими соображениями из тех обыкновенно происходящих следствий делаться должны, особливо иметь обязан, – то я спешу вашему императорскому величеству мое всенижайшее донесение о том сделать и о тех наставлениях, кои бы мне впредь, так при неограниченном властолюбии союзных генералов, как в упорстве поляков, во всех случаях правилом служить могли, мое всеподданнейшее представление обновить.
Я не могу при сем случае пройти в молчании и о хотинской капитуляции, поскольку она теперь меня тяготит, видя, что оба осаждающих корпуса остаются еще позади, а отпущенный гарнизон уже к Рябой Могиле пришел, и их одна большая куча и с обеими пашами от непорядку ведущего забрела вовсе с дороги в лагерь генерала Каменского, через которого я принял смелость сделать их главному Осман-паше подарок горностаевой шубой, знаком того удовольствия, что он имел из нечаянно сделанного с ним знакомства.
Их препровождающей австрийский полковник Караджа, посылкой разных турок вперед и назад через мой лагерь и весь мой стан им открыли в том даже, чтобы я для скорейшего возвращения их конвоя и подвод к Ботушанам и мои передовые посты назад подвинуть настоял, но тщетно.
Что до неприятеля, то стоит он еще все против Рябой Могилы и по всем сказкам [показаниям] военнопленных и беглецов все в том намерении, чтобы идти на Яссы и их отобрать, для прикрытия которых и моих между Прутом и Жижей свезенных тягостей [тяжестей], и я должен и генерала барона Эльмпта с его дивизией и иные отряды на той стороне держать, и как по уважению многих причин полагать до́лжно, что он при моем наступлении от боя будет уклоняться и, имев большою частью конницу, нас на обеих сторонах реки Прута беспокоить, то я и намереваюсь приказать генералу графу Салтыкову, или, ежели он не ускорит, – иному генералу, идти через Орхей к Кишиневу, чтобы сим движением отвлечь его на закрытие Бендер и Бессарабии, и по разделении его сил и лучшем открытии прямых его видов, тогда удобнее соединенными силами к делу или вовсе от сих мест удалиться принудить, и тогда Прут перейти и подать ему зависть на Валахию, а тем самым и желанию императора некоторым образом удовлетворить, и Молдавию обеспечить.
И чтобы все с хорошими успехами сделаться могло, ежели бы только подвозы с провиантом и фуражом не терпели остановок и всякий раз за армией следовать могли и генерал граф Салтыков был уже в движении; но, к моему большому сожалению, не все идет, всемилостивейшая государыня, по-прежнему и по моему желанию…
От Очакова я не имею тоже никаких известий – и с которыми я однако же весьма должен мои все меры в рассуждении предстоящих нужных распоряжений соображать, а слух, рассеявшийся о бунте в Константинополе и о перемене султана и ханов, не подтверждается и кажется быть затейным [умышленно пущенным].