Сталин - читать онлайн книгу. Автор: Святослав Рыбас cтр.№ 123

«Дружба народов» была составной частью как этого воспитания, так и всей государственной политики.

Получив от Кагановича предварительный список правления Союза писателей, куда были включены почти все известные литераторы России и республик, Сталин предложил ввести в руководство Союза Бориса Пильняка (автор «Повести непогашенной луны», о смерти Фрунзе), а также представителей Дагестана и Республики немцев Поволжья. При этом он был против кандидатуры Авербаха, верность которого не вызывала сомнений, но время которого закончилось.

О писателе-немце Сталин вспомнил не случайно. Он не указал фамилии, так как явно не знал ее. Ему было важно другое: показать интеллигенции Германии, что о немцах заботятся в Советской стране. Как искусный шахматист, он создавал и накапливал преимущества, незаметные большинству.

В президиум правления Союза советских писателей Сталин рекомендовал ввести Каменева, который после покаяния занимал пост директора издательства «Academia» и директора Института литературы им. А. М. Горького.

На съезде завязалось много сюжетных узлов, некоторые из них вскоре были развязаны Сталиным, а некоторые не были им замечены. В докладе Бухарина отчетливо прозвучало требование к литераторам: переходить к реализму, период формалистических поисков и гиперболизма заканчивается. Бухарин выступал как политик, а не как главный редактор «Известий». Это понимали все. Он отвергал, например, Маяковского («горлана революции») и выдвигал на первое место Бориса Пастернака. Горький поддержал Бухарина, в частности, и в отношении Маяковского.

Вскоре Сталин именно Маяковского назовет «главным» поэтом СССР, подняв на щит идею служения Советскому государству. «Вы ошибаетесь, товарищи! — как бы сказал он Бухарину и Горькому. — Ваши литературные оценки — это не тот уровень обсуждения».

Да, революция окончилась, и ее певец обратился в пепел. Но Сталин вдохнул новую жизнь в его образ: ему требовался не классичный Пастернак, а зовущий на штурм Маяковский, певший «как весну человечества» модернизируемое Отечество.

Пастернак достаточно точно назвал Сталина «дохристианским вождем». Это означало, надо полагать, что он признавал за ним все качества лидера, волю, стратегическое мышление, умение достигать цели, — словом, все достоинства, кроме понимания греха и веры в спасение.

Подобные Союзу писателей структуры были созданы и в других сферах искусства (союзы художников, композиторов, кинематографистов). Членам творческих союзов предоставлялись льготы, в частности, их приравняли к научным работникам и разрешили иметь дополнительную жилплощадь до двадцати квадратных метров.

Власти понимали, что полностью контролировать творческий процесс в стране невозможно, и, выделив значительные средства творческим союзам, предоставили им самоуправление, которое выражалось в чередовании поощрений и санкций. Так, в рамках этой политики получил квартиру и Михаил Булгаков, о чем он записал в дневнике: «Замечательный дом, клянусь! Писатели живут и сверху, и снизу, и сзади, и спереди, и сбоку».

Объединив творцов, Сталин словно заключил с некоторыми из них пакт о ненападении. Писатель стал уважаемым и знаменитым человеком, его положение было выше положения чиновника или офицера, ведь «инженер человеческих душ» — это что-то вроде политкомиссара или священника.

Но в замиренном писательском сообществе, конечно, не прекращались конфликты отдельных писателей с властью. Так, в мае 1934 года был арестован поэт Осип Мандельштам, принадлежавший к санкт-петербургскому социокультурному ядру и оценивавший современное положение как страшную трагедию русского народа. В одном его стихотворении 1933 года «Холодная весна. Бесхлебный робкий Крым…» есть такие строки:

«Страшными тенями» были не только голодающие крестьяне, но и Молотов и Каганович, возглавлявшие там комиссии по хлебозаготовкам.

В ноябре 1933 года Мандельштам написал стихи, направленные прямо против Сталина:

Во время допроса поэт сказал следователю, что считает стихотворение «документом восприятия и отношения определенной социальной группы, а именно старой интеллигенции, считавшей себя носительницей и передатчицей в наше время ценностей прежних культур».

В первом варианте стихотворения четвертая строка звучала иначе: «только слышно кремлевского горца — душегубца и мужикоборца».

В конце мая поэт получил мягкий приговор: трехлетняя ссылка в город Чердынь Свердловской области. 10 июня дело было пересмотрено: вмешался Сталин. Чердынь была заменена на любой другой город (кроме столиц и еще десяти городов), который Мандельштам должен был выбрать сам. Он выбрал Воронеж.

Сталину о поэте сообщил письмом Бухарин: «Моя оценка О. Мандельштама: он — первоклассный поэт, но абсолютно несовременен; он — безусловно не совсем нормален; он чувствует себя затравленным и т. д.

…Борис Пастернак в полном умопомрачении от ареста Мандельштама…»

На письме Бухарина Сталин написал резолюцию: «Кто дал право арестовывать Мандельштама? Безобразие…»²⁶²

После этого 13 июня Сталин позвонил Пастернаку и сообщил, что дело Мандельштама пересматривается и все будет хорошо.

В этом разговоре произошел конфликт. Сталин упрекнул Пастернака в том, что тот недостаточно хлопотал об арестованном, и заметил: «Я бы на стену лез, если бы узнал, что мой друг арестован». На следующий вопрос Сталина: «Но ведь он ваш друг?» — Пастернак, который в то время невысоко оценивал творчество коллеги, начал рассуждать о ревнивом отношении («как у женщин») поэтов друг к другу. Очевидно, Сталин почувствовал фальшь положения: разговор идет о судьбе человека, а Пастернак начинает отвлеченно философствовать. «Но ведь он же мастер? Мастер?» — спросил Сталин, возвращая собеседника к сути разговора. И тут Пастернака совсем занесло: «Да не в этом дело. Да что мы все о Мандельштаме да о Мандельштаме. Я давно хотел с вами встретиться и поговорить серьезно». «О чем?» — удивился Сталин, разговаривавший как раз очень серьезно. «О жизни и смерти», — ответил Пастернак. Сталин просто положил трубку.

Этот разговор известен в передаче самого Пастернака, который чувствовал, что не использовал шанса. Впрочем, в октябре 1935 года, когда к нему обратилась за помощью Анна Ахматова, у которой арестовали мужа Николая Пунина и сына Льва Гумилева, без промедления написал письмо Сталину, и через два дня они были освобождены.