Москва и жизнь - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Лужков cтр.№ 12

Сел я за руль в 16 лет. Спустя два года получил права, закончив автомобильные курсы ДОСААФ, что значило Добровольное общество содействия армии и флоту. С братом Сергеем купили убитый раздолбанный «Москвич», номер кузова 406, выпуск 1948 года. В «Москвиче» все пороги дверей оказались гнилыми, пришлось их промаслить мовилем, проехать несколько раз по пыльной дороге, и тогда на металле возникала корка, защитный панцирь. Я постоянно под кузовом лежал и освоил машину досконально. Она пребывала на ходу.

Заработали с братом на машину в страшном деле — очистке резервуаров, заливаемых нефтью. На их дне образуется тяжелый осадок, мазут. Через люк я спускался на дно и медной или алюминиевой лопатой выгребал остатки топлива. Заполнял ими ведро. За веревку его поднимал напарник, чаще всего Сергей. Запах ужасный, но дышать можно, кислорода хватало.

Самое ужасное наступало, когда работу заканчивал и поднимался наверх, вдыхал свежий воздух. Возникала опасность потерять сознание и свалиться на дно. Я просил, когда поднимался из люка, меня подхватить и не дать упасть.

Получили мы 800 рублей и на них купили машину. Служила она шесть лет. Вторую машину купил лет через семь, на этот раз «Жигули», самую дешевую и простую, без наворотов, 13-ю модель. С нее пересел в служебную «Волгу».

В студенческие годы у меня появился немецкий трофейный фотоаппарат с гармошкой, потом купил наш «Зоркий-4». Снимал на «Любитель», хороший аппарат, почти профессиональный, с цейсовской оптикой. На Зацепе покупал пластинки, проявитель, кюветы, увеличитель. Проявлял и печатал в темной комнате. Сделал много фотографий, и они, самое главное, сохранились.

Появилось у меня еще одно увлечение. Печи класть. Этому делу никто не наставлял. Сам научился. Полез в библиотеку, нашел и изучил старые книги по печным работам и разным домашним делам. Есть книжки, которые показывают, как класть кирпич ряд за рядом. Очень интересный момент узнал: кирпич должен «отшептаться». Долго не мог этому найти объяснение. Оказывается, перед тем как начать кладку, нужно кирпич вымочить в корыте с водой. Что и сделал. Тогда увидел, как из него выходят пузырьки воды, и услышал шепот кирпича. Только после этого кирпич пускают в дело.

Все началось, когда получил садовый участок в Купавне, работая в министерстве.

В сарае на участке захотелось устроить баню. Я там выложил себе первую печку. Освоив печное дело, выложил печку другу. Начал давать консультации, советы соседям, всем, кто хотел завести в садовых домиках печки.

Позднее сделал печку другу, известному химику Ивану Захаровичу Резниченко.

Гордился тем, что построил семь печек своим друзьям.

Все сам сооружал абсолютно. Никого не нанимал.

Называли институт студенты между собой с долей иронии «Керосинкой». Он слыл не таким недоступным, как МИФИ или МФТИ, куда одни не проходили по конкурсу, других не принимали из-за пресловутого «пятого пункта». Но могу сказать: Московский нефтяной институт отличался особой мощью инженерной подготовки. То было классное высшее учебное заведение. Могу признаться, когда стал мэром Москвы и мне пришлось заниматься инженерией городского хозяйства, все знания в области сопротивления материалов, металловедения, теории механизмов и машин, автоматизированного управления и, конечно, по химии, — все эти науки пришлись ко двору, оказались востребованными.

Я слушал лекции тех профессоров, кто учился до революции 1917 года в гимназиях и университетах Российской империи, или их учеников, ставших корифеями при советской власти. Прошло 60 лет после моей защиты диплома инженера-механика, давным-давно не применяю институтские знания на практике, за минувшее время наука ушла далеко вперед, но и сегодня могу идти сдавать самый страшный экзамен — по сопромату.

В институте образовалась плеяда великих ученых-нефтяников. Профессор Бернгард Лапук преподавал гидравлику, красавец. На фронте командовал бронепоездом, но его отозвали с передовой и вернули на кафедру. Мы не знали, что наш профессор кроме всего прочего заведовал секретной лабораторией по применению ядерной физики в переработке нефти.

Один случай сделал поклонниками Лапука всех студентов. Мы занимались в две смены днем и вечером. Мест в аудиториях института не хватало. Ректорат снимал для занятий помещения в соседних зданиях. В полуподвальном зале, когда шла лекция Лапука, погас однажды свет. В темноте зал замолк, и вдруг кто-то с задних рядов громко сострил: «Темно, как у негра в жопе». Кто-то выкрикнул: «Дурак!» Профессор не начал никого стыдить, а тихо вымолвил: «Я очень бы хотел увидеть человека, который везде побывал». Причем сказал он это вслед за фразой студента тут же, не задумываясь, не изображая обиженную нравственность. Можете себе представить, как вырос после этого авторитет профессора в студенческой среде, а случай этот еще долго имел хождение в Москве как анекдот.

Здесь же работал такой уникальный человек, Кузьма Фомич Жигач, наш ректор и основатель нефтепромысловой химии. Он служил помощником уполномоченного Государственного комитета обороны СССР во время войны. А она тогда, как в наши дни, велась за нефть.

С нами занималась Ирина Трегубова, корифей в специальности, дочь великого специалиста по переработке нефти Анания Трегубова.

Профессор Гениев преподавал сопромат, все студены боялись его как огня. Заслужил известность как автор-конструктор висячего Крымского моста. Все расчеты для уникального и прекрасного сооружения делал он.

Мой институт до сего дня держит высочайшую марку. Его переименовали в Московский университет нефти и газа. Готовит он выпускников, по потенциалу равных тем, какими в СССР прославились вузы.

Не однажды приходилось мне применять на практике полученные знания. И удивляюсь, когда говорят: институт ничего не дает, учиться, дескать, необязательно. Ерунда все это! Если знания глубокие, а работа связана с полученной специальностью, то применение знаниям обязательно найдется. Даже через много лет.

Студенты привлекались и к общественным обязанностям. Дежурил я и с красной повязкой дружинника в районе нашего института. Ходил по квартирам и агитировал народ идти на выборы. За это наградили меня книгой «Неоконченные произведения Пушкина». Я было подумал, что ее никто не покупает, взяли книгу из макулатуры, и при ее вручении пошутил: «Наверное, вы подумали, что все оконченные произведения Пушкина я знаю». А когда прочитал книгу, меня потрясло, как гений много трудился, чтобы добиться непостижимой прозрачности стиха.

Много часов проводил в спортивном зале, увлекся гимнастикой, выступал на всех снарядах — кольцах, брусьях, коне, перекладине, выполнял вольные упражнения. На первенстве Москвы по вузам гимнастику судили великие спортсмены, олимпийские чемпионы Муратов и Чукарин. По гимнастике выступал по первому разряду. Третий разряд получил за стрельбу из мелкокалиберной винтовки лежа, из 100 выбивал 92 очка.

Язык в молодости меня не раз подводил. Помню, однокашник Борис Стальнов пригласил отобедать у него дома. Ясное дело, я не отказался. Отец у него полковник КГБ, мамаша приветливая. Все происходило хорошо до того момента, пока я не шмальнул про Сталина, про репрессии, дескать, он не должен нами так почитаться, как прежде. Полковник побелел, а жена его чуть не выронила из рук гору тарелок. Правда, на этот раз мне сошло с рук, хотя Борису, думаю, досталось.