Лесная белая поляна была так мала, что посадка на ней представлялась просто немыслимой, но ничего лучшего вблизи не предвиделось. Как уж там Молодчий манипулировал закрылками и газом – объяснить невозможно, но он сел и машину сумел сохранить.
Когда через неделю экипаж появился на аэродроме, полк встретил его бурно, но от командира за такую рискованную посадку, как и за ту предыдущую, досталось крепко: «Почему в безнадежной и гибельной ситуации Молодчий отказывается от применения парашюта? Побаивается, что ли?» Да нет, не раз прыгал до войны, напрыгается и после ее окончания, будучи уже командиром полка, но в боевой обстановке он хотел, чтобы его фронтовой экипаж был твердо уверен, что их командир без крайних обстоятельств машину не покинет и никого из них под смертельную опасность никогда не подставит.
Конечно, командирское внушение штука запоминающаяся, но нечто подобное той зимней внеаэродромной посадке, в том же исполнении, произошло почти год спустя, в черную весеннюю ночь, когда, снова не выбросив экипаж, Молодчий сел с остановившимися моторами на «что бог послал» и только утром разглядел – да это ж… деревенский огород!
В общем – Молодчий был верен себе.
Уже шел март 1942 года. К тому времени потери дальнебомбардировочной авиации вышли на грань катастрофы: из более чем тысячи боевых самолетов и экипажей в строю оставалась едва ли одна треть, половина которой уже не могла подняться в воздух. При такой децентрализации управления иного исхода быть не могло. Назревали перемены. Вскоре ДБА была преобразована в авиацию Дальнего действия и подчинена непосредственно Ставке Верховного Главнокомандования. Командующим АДД был назначен генерал Голованов (в ближайшем будущем – Главный маршал авиации). С той поры в принципах применения дальних бомбардировщиков стало многое видоизменяться: боевые действия приобрели характер в основном ночных сосредоточенных и массированных ударов по наиболее важным объектам противника, увеличилась их глубина, возникли новые боевые порядки.
Нельзя было не заметить, как резко сократились потери боевого состава и значительно повысилась эффективность выполнения оперативных задач Ставки.
Молодчий воспринял суть этих перемен как дело давно ожидаемое (особенно по части перевода боевых действий на ночное время) и по-прежнему никому не уступал лидерство по количеству успешно выполненных боевых заданий.
Но дело не в счете. Куда важнее был другой критерий – мера нанесенного врагу урона, в чем огромная роль, конечно же, принадлежала великолепному штурману Сергею Куликову. Умница, скромняга, человек благородной храбрости, он водил машину по ниточке, бомбы свои укладывал в цель аккуратно и всегда уходил от объекта удара с видимым результатом своего бомбардирского искусства.
Куликов был заметно старше Молодчего, да и званием повыше, но с первого дня их боевого знакомства понял – командир достался ему как в награду. Не чаял души в своем «дорогом Сереге», и Молодчий – берег его и гордился им безмерно.
К слову, прекрасны были и стрелки-радисты Панфилов и Васильев: пять сбитых «мессершмиттов» – это редкий счет для бомбардировщика, на зависть многим истребителям.
Вот такой это был экипаж – слаженный, инициативный.
Однажды Молодчий вызвался разбомбить мост, через который шли немецкие эшелоны в сторону Ленинграда, к базе снабжения. И мост, и рядом лежащую станцию уже не раз подвергали бомбежке, но немцы их быстро восстанавливали, и все начиналось сначала. И вот теперь Молодчий с Куликовым решили разделаться с мостом в одиночку.
– Да вас же моментально слижут, – парировал их энтузиазм командир полка. – И близко к мосту не подпустят… Представляете, какая там оборона?
– Представляю, – отвечал Молодчий, – но я знаю, как разрушить мост.
И настоял на своем.
В мрачную ночь, с нависшими над землей облаками и моросящим дождем, Молодчий взял курс на цель, а когда чуть рассвело, он шел уже на предельно малой высоте над самой нитью железной дороги прямо на мост. Ничтожная видимость и быстро перемещающаяся цель затрудняли немецким пушкарям ведение прицельного огня, но огневую кутерьму они устроили знатную. Куликов глаз не сводил с линии пути, а когда появился мост – растянул плотную серию по полотну между фермами. В ту же минуту, с уходом последней бомбы, Молодчий вошел в облака и был таков.
Это были специальные бомбы с мощными крючьями для ухвата за мостовые переплеты и с замедлением взрыва на 27 секунд. Когда теперь узнаешь о результате удара? Но агентурная информация не задержалась: левая ферма упала в воду, мост надолго вышел из строя. Несколько пробоин в фюзеляже не в счет.
Но к лету 42-го года такие цели стали уже редкостью – преобладали более ближние – опорные пункты, переправы, плацдармы и нечто им подобное. В ночь вылетали по два, а то и три раза с полной боевой выкладкой.
На предполетной подготовке к очередному вылету Молодчий неожиданно сказал:
– Нужно увеличить максимальную бомбовую нагрузку еще на полтонны, – сказал утвердительно как о деле решенном.
– Куда ж ее увеличивать, – закипятились оппоненты, – если она и так превзошла нормальный вес в два раза? Да самолет и не взлетит!
Но Молодчий в успехе своего замысла не сомневался и в очередной боевой вылет пошел с сумасшедшим весом. За ним спустя время пошли и другие. Не все, правда.
Однако ж не каждое новшество дается даром: от новой пятисотки центровка самолета поехала назад, и хвост на взлете стал подниматься медленно, с большими усилиями на штурвале. Это изрядно удлиняло разбег, и Молодчий, поразмыслив, придумал какую-то механику для облегчения подъема хвоста, но не решился ее внедрять – нужна была поддержка главного конструктора. Приехал С. В. Ильюшин. Посмотрел на все это вольнодумство и молча уехал – мол, делайте, что хотите. Он вообще неодобрительно относился к супертяжелой бомбовой нагрузке, а тут еще какие-то приспособления. Но Молодчий и без него решил занимавшую его проблему. Супервес вошел в норму.
И вдруг среди горячки боевых полетов – командировка.
– Отправляйся на завод, – было сказано, – там тебя ждут. Проведешь испытания бензосистемы с подвесными баками.
«К чему они, баки? – недоумевал Молодчий. – Радиуса полета и так хватает на все наши цели».
Однако испытания провел успешно и через неделю первый экземпляр доработанной машины пригнал в полк. Принялись и за другие самолеты – прямо в строю. Доработки оказались несложными, и уже в июле, в разгар Сталинградской оборонительной операции, командующий АДД направил более двухсот отборных экипажей на бомбардировку военных объектов Восточной Пруссии – Данцига, Кенигсберга…
Что там противовоздушная оборона этих городов! Грозовые фронты, стоявшие поперек дороги к ним, вот это «оборона»! Не все смогли проникнуть к целям, а немало было и тех, кто в грозах увяз навечно.
Но экипаж Молодчего бомбил и Данциг, и Кенигсберг. А когда в августе, сквозь жуткий разгул стихии и зенитный кошмар, пробился вместе с немногими другими к центру Берлина – душа его запела. Видно, эта цель была для него самой заветной и от избытка чувств, несмотря на строгий режим радиомолчания и ничтожный шанс выбраться отсюда живым, – отклепал под своим индексом: