Этот тест для оценки интеллектуальных способностей вычислительной машины, насколько помнил Лэнгдон, был предложен знаменитым шифровальщиком Аланом Тьюрингом еще в пятидесятые годы прошлого века. Судье предлагалось послушать диалог человека и машины. Если судья не сможет с уверенностью определить, который из участников диалога – человек, тест считается пройденным. В 2014 году в лондонском Королевском обществе одна из компьютерных программ сенсационно прошла этот тест. Но с тех пор, похоже, в деле создания искусственного интеллекта был совершен настоящий прорыв.
– Сегодня вечером, – продолжал Арт, – ни один из гостей ничего не заподозрил. Все наслаждались приятной беседой.
– То есть сегодня все разговаривали с компьютером?
– Строго говоря, все разговаривали со мной. Мне не сложно беседовать с большим количеством людей одновременно. Вы слышите мой базовый голос, который определил Эдмонд, а остальные… С каждым гостем я разговаривал на его языке и соответствующим голосом. Учитывая ваши персональные данные: мужчина, американец, профессор, – я добавил к базовому голосу легкий британский акцент. Мне показалось это более подходящим, чем, скажем, беседовать голосом юной девицы с тягучим выговором представителей южных штатов.
Похоже, он только что обвинил меня в мужском шовинизме.
Лэнгдон вспомнил одну любопытную запись, которая появилась в Сети несколько лет назад. Шеф-редактору журнала «Тайм» Майклу Шереру позвонил рекламный робот и говорил так «по-человечески», что потрясенный Шерер выложил запись разговора в Сеть для всеобщего ознакомления.
И это было всего несколько лет назад, подумал Лэнгдон.
Лэнгдон знал, что Эдмонд упорно работает над созданием искусственного интеллекта – время от времени Кирш появлялся на обложках журналов, чтобы объявить об очередном прорыве. И вот его новое детище – «Уинстон». Ничего не скажешь, впечатляющие успехи.
– Я понимаю, у нас мало времени, – снова зазвучал голос. – Но мистер Кирш просил, чтобы я обязательно показал вам эту спираль. И вот она перед вами. Он предупредил, что вы непременно должны зайти внутрь и пройти до самого центра.
Лэнгдон заглянул в узкий искривленный проход и насторожился. Что за глупый студенческий розыгрыш?
– Прости, а что там, внутри? Видишь ли, я не большой любитель замкнутых пространств.
– Любопытно, я не знал об этой вашей особенности.
– Предпочитаю не распространяться о своей клаустрофобии, – сказал Лэнгдон и вдруг поймал себя на странном ощущении: он никак не мог до конца поверить, что говорит с компьютером.
– Не надо бояться. В центре спирали очень просторно. А мистер Кирш просил, чтобы вы обязательно осмотрели именно центр. Также Эдмонд сказал: перед тем как войти в лабиринт, вам следует снять гарнитуру и положить на пол.
Лэнгдон все еще не решался.
– То есть тебя там не будет?
– Очевидно, нет.
– Все это как-то странно, я не совсем уверен…
– Профессор, вы приняли приглашение мистера Кирша и проделали долгий путь, чтобы прибыть сюда. А здесь всего лишь несколько десятков метров… Поверьте, дети бегают каждый день туда и обратно, и с ними ничего не случается.
Впервые в жизни Лэнгдона стыдил компьютер. И это подействовало. Он снял гарнитуру, положил на пол и приблизился ко входу в лабиринт. Узкий проход между высокими стальными стенами плавно поворачивал влево и терялся во мраке.
– Ничего страшного, – сказал он, ни к кому, собственно, не обращаясь.
Сделал глубокий вдох и шагнул вперед.
Узкий коридор все вился и вился, закручивался сильнее, и скоро Лэнгдон потерял счет виткам. С каждым оборотом проход сужался, и Лэнгдон чувствовал, что из-за широких плеч ему скоро придется идти боком. Дыши глубже, Роберт. Наклоненные металлические стены, казалось, вот-вот схлопнутся, и на него обрушатся тонны стали.
Что я делаю?
Он уже готов был развернуться и побежать обратно, когда узкий проход вдруг оборвался и открылась просторная площадка. В центре спирали было действительно куда больше пространства, чем можно предположить. Лэнгдон быстро вышел из тоннеля на открытое место, обвел взглядом высокие стальные стены и снова подумал, что это глупый детский, а главное – совершенно неуместный розыгрыш.
Где-то снаружи стукнула дверь, и за высокими стальными стенами послышались быстрые гулкие шаги. Кто-то вошел в зал через дверь, которую видел Лэнгдон. Шаги приблизились к спирали, а потом их звук стал перемещаться вокруг Лэнгдона, с каждым витком становясь все громче. Кто-то шел по лабиринту. Лэнгдон повернулся лицом к выходу из тоннеля. Шаги приближались, становились все громче, и наконец из тоннеля появился человек. Невысокий, худой, бледный, с горящими глазами, с непослушной копной черных волос на голове.
– Великий Эдмонд Кирш умеет себя подать.
– Как говорится, «второго шанса произвести первое впечатление не будет», – улыбнулся Кирш. – Приветствую, Роберт. Спасибо, что пришел.
Они дружески обнялись. Лэнгдон почувствовал, как сильно Кирш похудел за этот год.
– Следишь за фигурой?
– Я стал веганом, Роберт. Это проще, чем крутить педали.
Лэнгдон рассмеялся:
– Рад тебя видеть, Эдмонд. Ты как всегда – всех заставил нарядиться, а сам бог знает в чем.
– Кто? Я? – Кирш взглянул на свои узкие черные джинсы, огладил белую майку с V-образным вырезом на груди и куртку-бомбер с боковыми молниями.
– Это все от-кутюр.
– И белые шлепанцы тоже от-кутюр?
– Шлепанцы?! Да это «Феррагамо», линия «Гвинея».
– И стоят они, полагаю, больше, чем все, что на мне?
Эдмонд подошел и посмотрел лейбл на фраке Лэнгдона. Потом улыбнулся:
– А что, вполне милый фрак. И сидит хорошо.
– Послушай, Эдмонд. Этот твой синтезированный друг Уинстон… Меня тревожит, что…
Лицо Кирша засветилось от радости.
– Здорово, да? Ты не представляешь, как я рванул с искусственным интеллектом в этом году, – настоящий квантовый скачок. Разработал несколько новых технологий, теперь компьютер совершенно на иных принципах решает задачи и сам себя контролирует. Уинстон пока в процессе доводки. Но он прогрессирует с каждым днем.
Лэнгдон заметил, что за прошедший год под мальчишескими глазами Эдмонда появились темные круги. Он вообще выглядел очень усталым.
– Эдмонд, расскажи, зачем ты меня сюда затащил?
– В Бильбао? Или в спираль Ричарда Серра?
– Начнем со спирали. Ты же знаешь, у меня клаустрофобия.
– Конечно, знаю. Но сегодня мне надо расшевелить всех моих гостей, – сказал он с самодовольной усмешкой.
– Ты в своем репертуаре.