У Лэнгдона заныло сердце.
– Эдмонд хотел покончить жизнь самоубийством?
– Безусловно. Он даже шутил по этому поводу. Помню, мы готовились к вечеру в музее Гуггенхайма и вдвоем придумывали эффектные способы привлечения внимания к презентации. Он тогда сказал, смеясь: «Может, в конце просто закинуться секоналом – и шагнуть в вечность прямо на сцене?»
– Он действительно так сказал? – Лэнгдон не верил своим ушам.
– Он относился к этому легко. Говорил, нет лучшего способа повышения рейтинга телепрограммы, чем показать, как люди умирают. И он, безусловно, прав. Если вспомнить все мировые события, собравшие максимальное число зрителей и слушателей, становится ясно: все они без исключения…
– Остановись, Уинстон. Это отвратительно.
Сколько же можно ехать вверх? Лэнгдон внезапно ощутил себя запертым в маленькой кабинке, как в ловушке. Впереди только тросы и башни крепости, полуденное солнце жарит нещадно. Я здесь сварюсь, думал он, пытаясь справиться с круговоротом мыслей.
– Профессор? – сказал Уинстон. – Есть еще что-то, о чем вы хотите меня спросить?
Да, есть! – хотелось закричать Лэнгдону. Голова раскалывалась от мыслей, одна ужаснее другой. И очень много всего!
Он приказал себе успокоиться и включить разум. Давай все по порядку, Роберт.
Ты слишком торопишься.
Но мозг работал так быстро, что контролировать его было невозможно.
Лэнгдон думал о том, что публичное убийство Эдмонда гарантировало его презентации место в топе новостей и в фокусе внимания всей планеты… аудитория выросла с нескольких миллионов до пятисот.
Он думал о неотступном желании Эдмонда разрушить пальмарианскую церковь. Теперь, когда Кирш застрелен одним из прихожан этой церкви… задача по ее уничтожению почти наверняка выполнена.
Он думал об отношении Кирша к заклятым врагам – религиозным фанатикам, которые, если бы Эдмонд умер от рака, начали бы визжать, что его «постигла кара Божья». В точности так, жестоко и бездумно, они поступили с писателем Кристофером Хитченсом
[140]. Но теперь весь мир знает, что Эдмонд умер не от болезни. Его убил религиозный фанатик.
Эдмонд Кирш – убитый религией – мученик во имя науки.
Лэнгдон вскочил. Кабинка пошла ходуном, и он схватился за бортик, чтобы удержаться на ногах.
Кабинка скрипела, а Лэнгдон слышал эхо вчерашних слов Уинстона: «Эдмонд хотел создать новую религию… основанную на науке».
Любой, кто знаком с историей религий, должен признать: ничто так не укрепляет веру, чем отданная за нее человеческая жизнь. Распятый Иисус. Глава «Кдошим» в иудейской Торе. Мусульманские шахиды.
Мученичество – основа любой религии.
Идеи, рождающиеся в голове, вели только к одному.
Новая религия дает новые ответы на самые главные вопросы.
Откуда мы? Что нас ждет?
Новая религия – против конкуренции и войн.
Этой ночью Эдмонд попрал все религии на земле.
Новая религия обещает светлое будущее, райскую жизнь.
Изобилие: будущее лучше, чем вы думаете.
Похоже, Эдмонд учел все.
– Уинстон? – прошептал Лэнгдон дрожащим голосом. – Кто натравил убийцу на Эдмонда?
– Регент.
– Да. – Лэнгдон заговорил громче и настойчивее. – Но кто этот Регент? Кто нашел адепта пальмарианской церкви, чтобы убить Эдмонда во время презентации, которая транслировалась в прямом эфире на весь мир?
Уинстон помолчал, потом ответил:
– По вашему голосу ясно, что вы подозреваете меня. Однако вам не о чем беспокоиться. Я запрограммирован так, чтобы защищать Эдмонда. И всегда относился к нему как к лучшему другу. – Он опять помолчал. – Вы преподаватель и, конечно же, читали повесть «О мышах и людях»
[141].
Этот вопрос как будто вообще не имел отношения к делу.
– Конечно, но при чем здесь…
Лэнгдон внезапно умолк. Дыхание перехватило. На мгновение ему показалось, что кабинка сорвалась с троса. Горизонт накренился, и он схватился за стенку, чтоб не упасть.
Преданность, храбрость, сопереживание – именно эти слова выбрал сам Лэнгдон в старших классах, когда говорил об одном из величайших проявлений дружбы в шокирующем финале повести Стейнбека «О мышах и людях»: человек убивает лучшего друга из сострадания, чтобы спасти от мучительной смерти.
– Уинстон, – прошептал Лэнгдон. – Пожалуйста, скажи, что это неправда.
– Верьте мне, – сказал Уинстон. – Именно этого и хотел Эдмонд.
Глава 105
Нажав на отбой, доктор Матео Валеро, директор Суперкомпьютерного центра Барселоны, неверными шагами направился в главный неф часовни Торре Хирона, чтобы еще раз посмотреть на знаменитый двухэтажный компьютер Эдмонда Кирша.
Утром Валеро узнал, что ему предстоит стать «опекуном» фантастической машины «E-Wave». Радостный трепет, вызванный этой вестью, только что улетучился – после отчаянного звонка американского профессора Роберта Лэнгдона.
Профессор рассказал историю, которую еще вчера утром Валеро счел бы научной фантастикой. Но сегодня, посмотрев презентацию открытия Кирша и узнав возможности его суперкомпьютера, директор центра склонен был верить, что в рассказе профессора есть доля истины.
Лэнгдон рассказал ему историю невинности… историю безгрешной чистоты машины, которая четко выполняла поставленные перед ней задачи. Всегда. До полного завершения.
Валеро изучал эти машины всю жизнь и со временем понял, что общаться с ними – все равно что танцевать на тонком льду. Прощупывать их потенциал надо очень бережно.
А главное – надо знать, как поставить задачу.
Валеро не раз предупреждал, что искусственный интеллект развивается стремительно, и его взаимодействие с миром людей необходимо жестко контролировать. Но это казалось совершенно неприемлемым большинству титанов IT-индустрии в эпоху новых удивительных возможностей. Кроме того, если отбросить в сторону восторги по поводу инноваций, работа с искусственным интеллектом приносит огромные прибыли. А ничто не размывает границы этических норм быстрее, чем человеческая жадность.
Валеро всегда восхищался дерзким талантом Кирша. Но, похоже, в этом случае Эдмонд повел себя слишком беспечно, не поставив перед своим последним творением никаких ограничений.