– Что ты ей сказал? – спросила я.
– Что нам с тобой будет легче разговаривать с глазу на глаз.
– И сколько долларов взятки пришлось дать вместе с предложением?
– Ни одного.
Я посмотрела на Саванну, раскрывающую пакет. Она увидела, что я наблюдаю за ней, улыбнулась и помахала, затем принялась за еду.
– Так кто ты такой и что ты сделал с настоящей Саванной? – спросила я у Кортеса.
Он улыбнулся и устроился на скамье.
– Саванна – очень тонко чувствующая девушка. Она понимает важность получения помощи в данной ситуации. Она готова дать мне второй шанс, но понимает, что может оказаться не так легко убедить тебя сделать то же самое.
Он развернул гамбургер и надорвал пакетик с кетчупом.
– И это возвращает нас к первой части моего последнего вопроса, – заявила я. – Кто ты такой?
– Я говорил тебе, что никоим образом не связан с Кабал-кланом Настов, также я не работаю ни на какой другой Кабал-клан. Это действительно так. Однако возможно я преднамеренно способствовал созданию у тебя неправильного представления о том, что я не связан ни с каким Кабал-кланом вообще.
Я откусывала по кусочку от картофеля фри, пока пыталась разобраться в последнем произнесенном Кортесом предложении.
– Итак, ты «связан» с каким-то Кабал-кланом. Каким образом? Как наемный служащий, работающий по контракту?
– Нет, я работаю на себя, как я и говорил, – Кортес завернул верх наполовину пустого пакетика с кетчупом и отложил его в сторону. – На собрании Шабаша одна пожилая женщина упомянула Беницио Кортеса.
– А-а, родственник, как я предполагаю?
– Мой отец.
– Дай мне догадаться… твой отец работает на Кабал-клан.
– Правильнее сказать, что Кабал-клан работает на него. Мой отец – глава Кабал-клана Кортесов.
Я закашлялась, чуть не выплюнув наполовину прожеванный кусок картофеля.
– Твоя семья управляет Кабал-кланом?
Кортес кивнул.
– А она… большая?
– Кабал-клан Кортесов считается самым могущественным в мире.
– Мне кажется, ты говорил, что самый большой – это Кабал-клан Настов.
– Да, так и есть. У них самый большой, а у моего отца – самый могущественный. Я просто констатирую факт, но не горжусь этим. Однако я не играю никакой роли в организации отца.
– Ты только вчера говорил мне, что Кабал-кланы строятся на семейных отношениях, ими заправляют колдун и его сыновья.
– Сын главы Кабал-клана вводится в организацию при рождении и практически в каждом случае он там и остается. Однако, хотя сын и растет в Кабал-клане, от него все равно требуется пройти официальную инициацию в день восемнадцатилетия. Поскольку членство в Кабал-клане теоретически является добровольным, для сына, возможно, отказаться от инициации, как сделал я.
– Значит, ты просто сказал: прости, папа, я не хочу участвовать в семейном деле.
– Ну… – он поправил очки. – Конечно, технически, поскольку я отказался от инициации, я не являюсь членом Кабал-клана. И я себя им не считаю. Тем не менее, поскольку, как я сказал, подобное случается крайне редко, большинство представителей нашего мира все еще считает меня частью организации отца. Все думают, что мой мятеж – временное явление, и, к сожалению, эту точку зрения разделяет мой отец, предоставляя мне все привилегии и защиту, которые обеспечивает членство в Кабал-клане.
– Угу.
– Это положение обеспечивает мне определенный статус в мире Кабал-кланов, и хотя мне очень не хочется пользоваться преимуществами связи с Кортесами, в некоторых случаях это выгодно, позволяя мне действия, которые Кабал-кланы не допустили бы, если бы я не был тем, кто я есть.
– Угу, – у меня начинала болеть голова.
– Я просто решил, что наилучший способ использовать мое положение – положение, которое мне не нужно и к которому я не стремлюсь, – это нейтрализация и препятствование некоторым видам применения власти моей расы, которые приносят зло. Определенно захват молодой ведьмы, увод ее из Шабаша и передача Кабал-клану является подобным злом. Узнав о намерениях Кристофа Наста, я последовал за Лией и Габриэлем и подождал удачного момента, чтобы предложить тебе свои услуги.
– Угу. Давай уточним, правильно ли я все поняла. Отказавшись от богатств своей семьи, ты теперь пользуешься своими способностями, чтобы помогать другим представителям мира сверхъестественного. Ну, просто крестоносец… этакий Кларк Кент в гриме.
Я могла бы поклясться, что он улыбнулся. По крайней мере, его губы шевельнулись.
– Ты перепутала фильмы. Крестоносца играл Брюс Вейн. А Кларк Кент – Супермена. Но боюсь, ни одна из аналогий полностью не подходит. Я не обладаю ни задумчивостью, ни сексуальной привлекательностью одного, и, к сожалению, я пока не научился летать, как второй, – хотя мне удалось проплыть по воздуху несколько ярдов, когда меня сегодня отбросила Лия.
Я не смогла удержаться от смеха.
– Если говорить серьезно, ты знаешь, как воспринимается эта твоя история о мятежнике, имеющем подобную цель?
– Маловероятной. Я знаю.
– Сумасшествие. Безумие. Нелепость.
– Раньше я не слышал именно этих слов, но, несомненно, только потому, что никто не осмеливался бросить их мне в лицо. – Кортес отодвинул в сторону гамбургер, к которому не притронулся. – До того как полностью отмахиваться от моего рассказа, пожалуйста, поговори с Робертом Васиком. Я уверен: у него есть знакомые, готовые подтвердить мою искренность.
– Я тоже надеюсь.
– Я могу тебе помочь, Пейдж. Я знаю Кабал-кланы, я знаю их лучше, чем кто-либо, с кем ты еще можешь встретиться. Более того, ты, наверное, не захочешь встречаться с этими типами. Я могу действовать внутри этого мира, не опасаясь последствий. Как сегодня убедилась Саванна, Насты не смеют ко мне прикасаться. Это может оказаться весьма полезным.
– Но почему? Зачем идти на все это, чтобы спасать незнакомку?
Он бросил взгляд на Саванну.
– Нелепо, как я сказала. Я не могу представить, чтобы кто-то это делал.
Я отломила хрустящий кусочек картошки, поглядела на него и бросила на траву. К нему подошла ворона, чтобы получше рассмотреть, затем уставилась на меня холодным черным глазом, словно спрашивая, не опасно ли это есть.
– Ты все равно наврал. Про Лию.
– Да, и как ты сказала, у меня это очень хорошо получается. Члены семьи Кортесов осваивают это умение, как другие мальчики осваивают бейсбольную биту. Для меня ложь – инстинкт самосохранения. Если я попадаю в ситуацию, где правда может оказаться рискованной, я часто вру до того, как сознательно приму решение врать. Теперь я могу сказать в свое оправдание только одно – я очень постараюсь не врать тебе в дальнейшем.