— Разумное решение, — согласился начальник штаба. — Жаль только, что от меня вы его скрыли.
— Ваше превосходительство, всё должно было идти своим чередом, так, чтобы большевистский агент ничего не заметил. Теперь, как видите, он у нас на крючке.
— Убедили. Однако хотелось бы знать, какие дальнейшие действия вы планируете?
— У меня есть небольшие накопления. И я собираюсь продать дом. Этих денег на первое время хватит, чтобы встретиться с агентами и поддержать их. Мой долг — любой ценой сохранить агентурную сеть. Я собираюсь выехать за границу как можно скорее. Не волнуйтесь. Документы оставлю в тайнике. Его местонахождение сообщу тотчас же, как только узнаю, что шпион пойман или убит. Думаю, господин полковник изобличит его и без меня. Расставить капкан, зная, что злоумышленник повадился лазить в сейф, — дело техники.
— Знаете что… — генерал поднялся, вынул из сейфа несколько пачек банкнот и положил их на стол, — возьмите. Это английские фунты. Благородно, конечно, с вашей стороны пожертвовать собственные сбережения на государственные нужды. Но пусть ваши деньги останутся у вас в семье. Никто не знает, как долго вам предстоит маяться на чужбине, но этих британских червонцев вам на первое время должно хватить. Потом передадим ещё. Условьтесь с Владимиром Карловичем о каналах связи. Кроме того, я выдам вам бумагу с особыми полномочиями. Она поможет без проблем найти место на пароходе, отплывающем из Новороссийска в Константинополь, перевозящий бывших турецких пленных. — Романовский макнул перо, размашисто написал, поставил подпись и удостоверил штабной печатью. Вдруг он поднял голову и сказал: — Только одна просьба: пересчитайте, пожалуйста, всю сумму и напишите расписку в получении. И советую поторопиться. Скоро пойдёт эшелон на Ставрополь. Красные рвутся к городу. Вам бы лучше на него успеть.
— Благодарю вас.
— Тогда за дело!
Клим Пантелеевич убрал в карман документ, пересчитал валюту, составил расписку и, уложив деньги в саквояж, попрощался с генералом.
Начальник контрразведки вызвался проводить статского советника до поезда.
У самого штаба встретился майор Хоар, одетый в новый, с иголочки, офицерский мундир. Он куда-то торопился и лишь кивнул Ардашеву с Фаворским.
Состав уже стоял под парами. Это были обычные теплушки с казаками.
— Ну, всего вам наилучшего, дорогой друг! — проговорил полковник, протягивая на прощание руку. — Даст Бог, свидимся ещё.
— Непременно, Владимир Карлович, непременно. Всех благ вам!
Ардашев забрался в вагон и, положив под голову саквояж, прилёг на тюк соломы. Казаки дымили цигарками и переговаривались в полголоса.
Паровоз дал длинный гудок, послышался лязг буферов и эшелон тронулся. Незаметно статский советник задремал. Вскоре пошёл дождь, и дверь вагона прикрыли.
Клим Пантелеевич проснулся, когда поезд, словно слепец, ощупывавший тростью дорогу, начал боязливо подрагивать на стрелках.
На станции тускло светили фонари.
Привокзальная площадь опустела, и грузин, торговавший клубничным мороженым ещё утром, уже исчез.
Ардашев тяжело вздохнул, нанял извозчика и поехал домой. Сердце вдруг защемила тоска. «Уж больно привык я и к дому, и к Ставрополю. Удастся ли ещё когда-нибудь сюда вернуться?» — с горечью подумал он, спрыгнув с пролётки.
В одном из окон особняка № 38 по Николаевскому проспекту ещё горел свет. Он отражался в дождевой луже, казавшейся от этого бронзовой. Статский советник нажал на пуговку электрического звонка. За дверью послышались шаги.
Глава 9. Новороссийск
I
Покупателем дома оказался невысокий человек средних лет с бегающими глазками и незакрывающимся ртом. Он говорил много и слышал только самого себя. Ушлый делец не скрывал радости от состоявшейся сделки. Бывший присяжный поверенный не торговался и согласился на уменьшение стоимости вдвое. Он не пошёл на уступки только в отношении книг. Никакие уговоры не помогли, и раздосадованный новый хозяин настойчиво попросил Ардашевых освободить жильё к утру.
Два экипажа уже прибыли. Первый почти полностью был закружен тюками и разным скарбом — вещами, подаренными Варваре Вероникой Альбертовной. Второй фаэтон ожидал хозяев, чтобы доставить их на вокзал.
После недолгого прощания с Варварой и питомцами Ардашевы уехали. Преданная горничная то и дело, смахивая слезу, провожала взглядом коляску до тех пор, пока она не скрылась из виду. Надо сказать, что Малыш и Лео тоже чувствовали близкую разлуку, и весь прошедший вечер не сходили с рук хозяев.
Вчера статский советник долго не мог уснуть. Мысли громоздились одна на другую, путались, терялись в закоулках сознания, не находя вразумительного ответа всего на один важный вопрос: когда же Россия выздоровеет от заразной большевистской эпидемии и вновь превратится в процветающую и сильную державу?
И уже сегодня в поезде, проезжая станции, он так и не мог отделаться от чувства горечи, поселившегося в его сердце накануне отъезда. Покидать страну приходилось и прежде, только раньше он знал, что ему есть куда вернуться. Здесь были могилы его предков, жили его друзья и именно за процветание этого государства он рисковал жизнью в долгих заграничных командировках. А что теперь? Теперь получалось, что в его дом-страну пришли чужие, но такие же русские люди, сломали всю мебель, порушили стены, объявив, что прежние порядки и устои, коим праотцы следовали столетиями, не только отсталыми, но и преступными. И по всему выходило, что статский советник Ардашев и ему подобные граждане, фактически объявлены вне закона. Они бесправны. Их существование — вопрос времени…
В Екатеринодаре Ардашев купил газету. В ней давались последние сводки с фронта, в том числе и потери союзников. Без России англичанам и французам приходилось значительно тяжелее. По морю, под носом английских кораблей, носились стаи немецких подводных лодок.
Поезд почти не стоял на станциях. Командарм Сорокин рвался к Ставрополю. Добровольческая армия сражалась с большевиками по всему фронту, и населённые пункты переходили из руки в руки по несколько раз в течение месяца.
В Новороссийск состав пришёл утром. Пыльный перрон встретил Ардашевых таким же импровизированным рынком, раскинувшимся перед двухэтажным зданием вокзала, как тот, который Клим Пантелеевич видел и в Ставрополе.
Город гудел, шумел, как самовар и был наводнён военными. Солнце уже взошло и принялось за свою обычную работу, характерную для августа — палить всё живое.
Морской порт не изменился за прошедшие восемь лет, когда в бухту, окружённую зеленью гор, медленно вползал пароход «Королева Ольга» — стальная громадина, напоминавшая очертаниями корабль с высокими, наклоненными вперёд мачтами и длинным бушпритом. Тогда Ардашевы путешествовали по Средиземноморью на борту этого судна.
Даосский маяк, золотые маковки Николаевского Собора, вывески хлебных и комиссионных контор, агентств и заводов, выведенные аршинными буквами — всё казалось прежним, но только внешне. На лицах горожан и многочисленных приезжих, наводнивших Новороссийск, читалась тревога. Никто не знал, что произойдёт с ним через неделю, месяц или год. И что станет со всеми этими акционерными обществами и товариществами, заявлявшими, что «Макларен и Фрейншлет» — изделия, живущие дольше людей», или, что «Русский стандарт» — лучшая выделка минеральных масел из сырой нефти»).