– Эх! – только и сказал Василий Васильевич.
– Обратите внимание: вы в очередной раз бессильны доказать, что я неправ, – невозмутимо заметил Торий.
– Тебя не прошибёшь! – сказал Федя.
– Это из-за таких людей, как вы, гибнут реки, уничтожаются целые виды животных, засоряется мировой океан и вообще нарушается равновесие в природе! – вскочив с лежака, воскликнул Милованов.
– При чём здесь я? Прошу пояснить. Я никого не уничтожаю, ничего не засоряю и не нарушаю.
– Верно, но такие, как вы, пытаются проникнуть в тайны природы и спокойненько и крепко спят, когда эту природу уродуют, а то и губят, – сказал Василий Васильевич.
– Да! Я крепко сплю, и меня ничем не разбудишь. Ну что вы, товарищи, ко мне прицепились из-за какого-то Геракла и дурацкой вазы? – засмеявшись, спросил Торий и сложил фигурки.
– Эх! – снова сказал Василий Васильевич и махнул рукой.
– Вот и правильно! Махните на меня рукой и позвольте вздремнуть, – попросил Торий, улёгся на лежаке и закрыл глаза.
– Во человек! – удивился Федя. – Уже спит!
Из разговора взрослых я мало что понял, но если бы меня спросили: «Ты за кого?» – я бы не задумываясь ответил: «За Милованова, Федю и Василия Васильевича!»
Я стоял в сторонке. Василий Васильевич окликнул меня:
– Алёша! – Я подошёл. – А где же пёс?
– Ловит крабов.
– А ты, наверно, мечтаешь изловить похитителя огурцов?
– Хотелось бы. Только я не умею.
– А вы здорово испугались?
– Больше всех мама, а хозяйка почему-то обрадовалась, хотя тоже немного испугалась. Я решил этой ночью дежурить в засаде. Боюсь только, что Кыш не вовремя залает.
– Верно. Да и зачем дежурить? Ведь неизвестно, явятся ночью за огурцами или нет. Лучше расставь ловушку с сигнализацией и спи себе спокойно.
– Спасибо за совет, – сказал я.
– Между прочим, ты слегка обгорел. Скажи маме, чтобы натёрла тебя одеколоном и дала на ночь димедрол.
– Я его в детстве пил от диатеза, – сказал я и спросил: – А вы правда решили узнать, кто поцарапал Геракла?
– Конечно. Но жаль, что резчик по камню и дереву предупреждён. Это осложняет мою задачу. Но ничего. Справимся.
– А вы не знаете, между прочим, где мой папа?
– На машине времени катается.
– Что это за машина времени? – удивился я.
– Она за душевой. Сходи и взгляни. Очень забавно.
Я сбегал к маме, чтобы она не волновалась, и сказал, что папу я ещё не видел, потому что у него процедура на машине времени, и что я только сейчас туда пойду.
Кыш всё так же лежал, смотрел под камень и ждал появления крабика.
17
Я пошёл, искупался в своей бухточке и заметил, как мальчишки из пионерского патруля кидают в Кыша камешки.
Мальчишек это забавляло, и они, кидая камешки, хохотали.
Я подошёл и сказал:
– Вы тут собаку дразните, а в «Кипарисе» появилась неуловимая личность.
– Ладно, ладно! Не напускай тумана!
– Мы в сыщиков не играем, – сказали оба мальчишки, и тот, который был с биноклем, напялил мне на глаза панаму.
Но я не обиделся и снова сказал:
– Неуловимая личность изранила Геракла, испортила вазу и изрезала скамейку. Неужели вам всё равно?
– Совсем не всё равно, но у нас есть дела поважней, – с таинственным видом сказал мальчишка с биноклем.
– Тебе такие не снились! Думаешь, мы целыми днями купаемся?
– А что же вы делаете? – спросил я.
– Вечером пойдём по следу. Только не спрашивай по какому. Всё равно не скажем.
– Ну и не говорите. Сам всё сделаю. И сыщик настоящий мне поможет. Вы ещё пожалеете.
Так я сказал и пошёл к папе.
Ещё издали, подходя к павильону, на котором было написано: «Силовые процедуры», я услышал какой-то скрежет и скрип, как будто кто-то выдирал из доски ржавые гвозди. У двери на стуле дремала сестра. Я прошёл мимо неё и увидел папу. Весь мокрый от пота, он в одних трусиках находился внутри алюминиевой кабины. Руками папа изо всей силы дёргал рычаги, а ногами нажимал на педали. При этом кабина наклонялась вместе с папой то взад, то вперёд. А перед глазами у него были приборы. На них мигали лампочки и шевелились стрелки. Всего таких машин в помещении было пять, и в каждой был мужчина. Все они вроде папы обливались по́том, кряхтели от натуги, пыхтели, наблюдали за приборами и тоскливо поглядывали на песочные часы, стоявшие так далеко, что до них нельзя было дотянуться. На кабинах висели таблички с фамилиями. «Сероглазов», «Левин», «Осипов», «Рыбаков» – прочитал я.
Увидев меня, папа обрадовался, притормозил и закивал головой. Я подошёл поближе. Он зашептал:
– Быстро переверни все часы! Ну что ты раскрыл рот?
– Зачем? – спросил я.
Папа уронил голову на грудь и безжизненно повис на рычагах, потом тихо повторил:
– Быстро переверни все часы!
Прислушавшись к нашему разговору, Левин, Осипов и Рыбаков тоже перестали кататься на машинах времени и умоляюще зашептали:
– Переверни!
– Ну что ты стоишь?
– У тебя есть сердце?
– Нет! У него в груди – кактус!
Мне не хотелось прерывать процедуру. Ведь её назначили папе для того, чтобы он избавился от мускульного голодания. Но всё-таки я перевернул все часы, в которых только начали пересыпаться вниз очередные десять минут, и папа первым весело закричал:
– Тётя Глаша! Приехали!.. Спрячься! – велел он мне.
Я зашёл за перегородку и стал оттуда наблюдать. Сестра тётя Глаша проверила часы и приборы и подозрительно сказала:
– Чтой-то вы сегодня быстро проехали?
– Мы помолодели на полчаса, – сказал папа, и я понял, почему эти кабины называют машинами времени.
Тётя Глаша стала открывать ключом дверцы, а я незаметно выбежал на пляж.
Папу после процедуры пошатывало.
– Ломит каждую косточку… Каждая жилка саднит… Вот как приходится расплачиваться за умственный труд! – сказал он и попросил завтра тоже незаметно прийти сюда в это же время и сократить его мучения на десять минут.
– Но это же значит, что я буду тебе вредить! – сказал я и отказался.
Но папа, пристально глядя мне в глаза, спросил:
– Ты помнишь, как ровно год тому назад я спас тебя от ложки касторки и выплеснул её в окно?
– Помню, – сказал я.
– Я надеюсь, что у тебя хватит благородства быть мне благодарным за это! Я иду в душ, потом на динамометр, потом на прыгалку. Передай привет маме и Кышу! Но маме о машине – ни слова! Ясно?