Зеркальный вор - читать онлайн книгу. Автор: Мартин Сэй cтр.№ 126

Они смотрят в глаза друг другу, и эта борьба взглядов продолжается довольно долго. Затем Уэллс, за это время ни разу не моргнувший, с тяжелым вздохом откидывается на спинку шезлонга и кладет под голову руки со сплетенными пальцами.

— Приношу свои извинения, — говорит он. — Ты действительно уже не дитя. Наше детство кончается в тот момент, когда мы осознаем неприемлемость этого мира. Не правда ли? Этот мир неприемлем! Он прогнил насквозь! Это юдоль печали, это задымленная кухня, это нескончаемая череда страданий. Что мы можем сделать, осознав это? Мы можем капитулировать. Отказаться от былых надежд и принять мир таким, каков он есть. Но мы можем и бороться. Мы можем оказать сопротивление. Отсюда, я думаю, и возникает позыв к творчеству: из интуитивного глубинного отвращения к окружающему миру и своей жизни в этом окружении. Учти, я не говорю о желании изменить или перестроить мир. Я говорю о желании отринуть его целиком и полностью, а на его месте создать нечто лучшее, нечто более приемлемое для нас. И, распознав в себе это желание, мы оказываемся в компании двух наших друзей: поэта и мага.

Уэллс поднимается и, прихватив со стола пиво, подходит к перилам балкона.

— В молодости, — продолжает он, — я, признаться, носился с идеей о том, что в результате такого отторжения мира поэт и маг каким-то образом сливаются воедино. О том, что они, в сущности, идентичны. Я думал, что поэма, если ее написать правильно, становится магическим заклинанием и может трансформировать мир. Но с тех пор я повзрослел и теперь понимаю, что ошибался. Поэт ничего не может реально изменить. Он лишь выдумывает симпатичные альтернативные миры и предлагает их читателям в качестве временного пристанища. Оттуда нам порой удается взглянуть на свое каждодневное существование и осознать всю его никчемность, но это бывает нечасто, да и не имеет значения. Труд поэта — это всего лишь иллюзия. И я — всего лишь поэт.

— Но тогда почему вы не сделались магом?

— Потому что это не срабатывает, Стэнли. Это бесполезная трата времени. Хуже того! Это похоже на ребенка, который цепляет на шею одеяло в подражание суперменскому плащу и выпрыгивает из окна, уверенный в своей способности летать, потому что видел такое по телевизору. Это уход от реальности в поэзию, кода ты уже перестаешь замечать, что окружающий тебя поэтический мир — всего лишь плод воображения. Это не магия, это безумие.

— Я с этим не согласен.

— В твоем возрасте, — говорит Уэллс, — это вполне естественно. Но в мои годы уже трудно сохранять иллюзии. Поверь, я не хочу показаться пустозвоном или снобом, и я не считаю твой вопрос нелепым. Я много думал — и продолжаю думать — об этом, и таков мой честный ответ. Мир просто-напросто не функционирует подобным образом.

Уэллс смотрит вниз на свой двор. Его локти распрямлены, а руки широко расставлены и упираются в перила. В этой позе его силуэт на фоне неба напоминает какой-то символический знак.

— Но что, если все действительно обстоит так, как вы говорили в ту ночь? — тихо произносит Стэнли. — Что, если все это…

Он описывает круг пивной бутылкой, обозначая все окружающие его предметы. Уэллс не оборачивается и не видит этот жест.

— …что, если все это нереально? Что, если все это лишь отражение чего-то другого? Что, если другой мир все-таки существует?

Уэллс отвечает не сразу. Он чуть сутулится, как будто уже утомлен разговором.

— И на чем основаны эти твои предположения? — спрашивает он.

— Я чувствую, что так будет правильно, — говорит Стэнли. — Я чувствую, что такое возможно.

— Ты чувствуешь, вот как? Но тогда это и впрямь возможно. Разумеется, это возможно. Я скажу так: если ты в это твердо уверуешь, ты окажешься в очень даже достойной компании. В конце концов, разве не в том же обвинял нас, поэтов, великий Платон? Он называл нас лжемудрецами, подражателями подражателей. Кто знает, может, так оно и есть? Возможно, мы лишь растрачиваем себя на пустые фантазии, тогда как настоящее покорение невидимого мира уже ведется современными алхимиками в белых халатах ученых-атомщиков или аэрокосмических инженеров. Возможно, мы чересчур сентиментальны и потому не способны выносить реальность в больших дозах. Мы говорим, что мечтаем о ней, но, когда наконец с ней сталкиваемся и видим, что она не совпадает с нашими возвышенными мечтаниями, мы тут же воротим нос. Мы отстраняемся, сидим на своих речных островках и чахнем, как Волшебница Шалот.

— Скажите, вам случалось убивать людей, мистер Уэллс?

В следующий миг Стэнли замирает, удивляясь сам себе. Он не собирался задавать этот вопрос; у него и в мыслях ничего такого не было. Или все же было?

Уэллс неподвижен и безмолвен. Потихоньку, почти незаметно, оцепенение распространяется от его локтей по всему телу. Стэнли дышит все быстрее, сначала боясь, что ляпнул лишнее, а потом уже просто боясь — сам не зная чего. Откуда-то снизу подает голос древесная лягушка. И теперь Стэнли слышит лягушачий хор, гремящий по всей округе, на что он ранее не обращал внимания.

— Нет, — говорит Уэллс. — Такого не было.

Стэнли опасается, что его сейчас вырвет.

— А у меня было, — говорит он.

Уэллс теперь стоит вполоборота к нему, хотя по-прежнему смотрит вдаль.

— Понятно, — говорит он.

— Многие говорят такие вещи просто для того, чтобы впечатлить, — слышит Стэнли собственный голос. — Может, и у меня это одна из причин. И все же я сказал правду. Мне было трина…

Тут у него срывается голос. Прочистив горло, он продолжает:

— Мне было тринадцать, когда в одной стычке на меня кинулся с ножом пуэрториканец. Я сломал ему руку обрезком трубы, а потом поднял с земли нож и перерезал ему горло.

Лицо Стэнли горит, по щекам текут слезы. Он не понимает, почему все это вдруг из него полезло. Такое чувство, будто в глубине его таится кто-то другой: какой-то гадкий заморыш, копошащийся в его внутренностях, как червяк в гнилом фрукте.

Уэллс поворачивается, чтобы на него взглянуть. Он придвигается ближе, и луна серебрит его волосы.

— У тебя не было другого выбора, — говорит он. — Ты защищался.

— Само собой, — говорит Стэнли. — Наверно, все совершавшие убийства думают, что они от чего-нибудь защищались. А в прошлом году я скинул одного парня с крыши. Это две смерти, о которых я знаю точно. Но были еще другие люди, которых я изрядно покалечил в драках, — быть может, кто-то из них тоже умер, я не знаю. Год назад мы с братвой ночью влезли в один дом, но потом началась заваруха, и был застрелен коп, так что по закону я считаюсь одним из его убийц. Собственно, потому-то мне и пришлось уехать из Нью-Йорка.

Уэллс обходит низкий стол, затем присаживается на его край, лицом к Стэнли. Тот не поднимает взгляд.

— Почему ты решил, что мне следует знать эти вещи? — спрашивает Уэллс. — Зачем ты это рассказываешь?

— Вы, должно быть, считаете меня просто шальным юнцом, который прочел вашу книгу и выцепил оттуда парочку занятных идей. Я вас отлично понимаю. На вашем месте я бы тоже так подумал. Поэтому вам нелишним будет знать, что я в свои годы уже успел повидать и натворить до хрена жутких дел, а за последние месяцы чего только не натерпелся, добираясь к вам сюда, и теперь хочу задать несколько вопросов, на которые мне очень желательно получить ответы, мистер Уэллс. Допустим, вы не знаете этих ответов. Или знали когда-то, но уже забыли. Но я много думал о ваших словах, сказанных той ночью, — что книга может знать больше, чем ее автор. И я уверен, что ваша книга знает, мистер Уэллс. Она знает, что такая магия осуществима на практике.