К чести разведчиков, у них все же хватило выдержки не драпать в панике, хотя и в противном случае их бы все поняли и никто бы не осудил. Отступали быстро, но спиной к опасности не разворачивались и бесполезной стрельбы не начинали — граку автоматная пуля не повредит, а патронов не так много, чтобы ими без толку разбрасываться.
Элмар остался стоять где стоял. Как был, с палицей и ведром, только оружие перехватил поудобнее и стойку немного сменил. Все орали ему: «Уходи!» — даже сам Витька, кажется, что-то такое орал, но точно он не помнил. А пришелец стоял и молча ждал, бесстрашно наблюдая, как на него несется полтонны мышц, зубов и первобытных инстинктов. Он стоял спиной, и лица его было не видно, но Витька почему-то был уверен, что оно сейчас точно такое же, как тогда, в кузове, — выжидающе-сосредоточенное, без тени сомнения в глазах. Он привык побеждать, он всегда побеждал и даже в мыслях не допускал, что может быть иначе, чертов сумасшедший дикарь…
Казалось, что еще миг — и он просто не успеет отступить, увернуться или что он там задумал, но, несмотря на свой простодушный вид, парень просчитывал каждое движение четко и безошибочно. Короткий и быстрый, слишком быстрый для такого массивного тела рывок — и зловещие челюсти клацнули вхолостую, не задев даже одежду. А ускользнувшая добыча в мгновение ока оказалась на охотнике верхом, вернее, на загривке, прочно стиснув его ногами и одной рукой держась за ухо.
Ошалевший от такой наглости грак попытался сбросить наездника, мотая головой, потому что дотянуться до него зубами теперь не мог, — и немедленно получил сокрушительный удар коллекционным «скипетром» между глаз. И еще раз — по носу. И по зубам. И по морде. И по шее. И по свободному уху. Словом, по всему, что подворачивалось под руку «карающего божества». Еще несколько секунд оглушенный зверь по инерции дергал башкой, затем пару раз встал на дыбы и наконец сообразил, что дело складывается не в его пользу. Издав непривычно жалобный, болезненный вой, грак ринулся прочь, унося на загривке намертво вцепившегося всадника и волоча за собой на буксировочном тросе победно громыхающее ведро.
Змей опустил автомат и некоторое время смотрел им вслед, прислушиваясь к затихающему вдали топоту, затем уверенно заявил:
— Ставлю на парня.
Его товарищи тоже расслабились и опустили оружие, но желающих поставить на грака среди них не нашлось.
Глава 17
— Вот этого, — мрачно изрек Фредриксон, — сейчас съедят.
Т. Янссон
Когда Шеллар добрался до цели своего путешествия, солнце уже склонилось к закату и над болотом сгущались сумерки.
Если бы сейчас его увидел кто-то из давних знакомых, то вряд ли узнал бы в этом ходячем комке грязи всегда аккуратного и опрятного короля.
Несмотря на все попытки быть осмотрительным и смотреть, куда ступает, Шеллар трижды или четырежды проваливался в болото и несчетное число раз спотыкался и падал, по каковой причине его теперь с головы до ног покрывали грязь и тина. Местами она успела подсохнуть и отвалиться, и сквозь эти прорехи виднелись изорванная одежда и даже участки голого тела, изъеденные комарами. Над левой лопаткой распухал и наливался фиолетовым неимоверных размеров синяк, оставшийся после укуса неизвестного насекомого, напоминавшего громадного слепня. Лицо тоже распухло, покраснело и покрылось волдырями до такой степени, что трехдневная небритость на нем уже становилась незаметна. На левой руке чуть выше локтя багровел ожог, приобретенный при встрече с плотоядным растением. Злополучный левый ботинок давно остался в пасти гигантской сороконожки, не разжавшей челюсти даже после отрубания головы. Правый продержался почти до самого конца и трагически погиб в пучине болота, когда его владелец в очередной раз провалился по колено в вездесущую жидкую грязь.
Как ни странно, встреч с крокодилами Шеллару почти удалось успешно избежать. Один раз он заметил их издали и успел свернуть и обойти, в другой — заметил слишком поздно, но тут уж не заметили его они, так как были заняты поеданием кого-то другого.
Действие укола давно закончилось, и все раны и увечья, как старые, так и свежие, превращали каждое движение в мучительную пытку, а каждый шаг — в подвиг. Острая дергающая боль в ране перемежалась жжением в местах укусов (то есть везде) и ноющей ломотой во всех мышцах. Шеллар давно оставил попытки о чем-либо думать, ибо думать в таком состоянии вообще было невозможно, и тупо шагал вперед, из последних сил удерживая в голове одну, последнюю, мысль: он должен дойти до пирамиды во что бы то ни стало. Зачем? А демоны его знают, неважно, просто надо дойти, а там видно будет.
Когда до подножия пирамиды оставалось всего около тысячи локтей, идти стало немного легче. Под водой, на глубине не больше локтя, появилась твердая поверхность. Наверное, когда-то тут была дорога.
«Последние шаги, уже почти пришел», — мысленно подбодрил себя Шеллар и попытался вспомнить, зачем же он сюда столь отчаянно рвался. В голове царила такая неимоверная путаница, что вспомнить сразу не удалось, лишь смутно всплыла подсознательная уверенность, что его здесь кто-то должен ждать. И, видимо, напрасная, потому что ни на пирамиде, ни рядом, у подножия, никого не было. «Как бы то ни было, — подумал валящийся с ног путник, — я выбрался из болота и нашел место, где можно сесть… или даже лечь… не боясь провалиться в трясину или попасться в зубы крокодилу…»
И как будто сглазил.
Недалеко позади послышался подозрительный плеск, будто кто-то шлепает по болоту за ним вслед. Шеллар оглянулся и, стиснув зубы, из последних сил ускорил шаг. Из зарослей выбирался огромный крокодил.
Пирамида приближалась с каждым шагом, до нее оставалось локтей семьсот, и уже хорошо видны были ступени, ведущие к вершине, — высокие, неудобные, доступные для человека, но представляющие серьезное препятствие для коротких лап крокодила. Нужно только добраться до них, успеть, и он спасен…
Шестьсот пятьдесят локтей… шестьсот…
Шеллар не вполне помнил, зачем ему спасаться, и даже не был полностью уверен, так ли уж это необходимо, но всякие вопросы «зачем?», «для чего?», «нужно ли?», «а что потом?» в этот миг вылетели у него из головы, осталось лишь неудержимое животное желание жить, которое гнало его вперед, подхлестывало и заставляло измученное тело находить силы для последнего рывка.
Пятьсот локтей…
Крокодил шлепал по дороге далеко позади, расстояние до него было намного больше, чем до пирамиды, но и сокращалось оно гораздо быстрее. Почему-то чуть ли не впервые в жизни у Шеллара не возникло ни малейшего желания прикинуть на глаз расстояния и скорости и высчитать, кто доберется до цели первым. Он отчаянно ковылял вперед, опираясь уже не только на костыль, но и на меч и боясь лишний раз оглянуться, чтобы не терять драгоценные секунды.
Четыреста локтей…
Зловещее хлюпанье слышалось все ближе, а идти становилось все труднее. Правая нога так и норовила подогнуться, а на левой сквозь мокрую грязную повязку стала проступать кровь. Последнее почти не взволновало Шеллара — гораздо больше его беспокоила вероятность оступиться и упасть. Это было бы непоправимо и, помимо того, чрезвычайно обидно — свалиться за каких-то триста локтей от спасительных ступеней и потерять уйму времени на попытки подняться. И вдвойне обидно было бы умереть именно сейчас, когда спасение так близко. Проклятье, неужели эти бессовестные боги, если они есть, решили, что он еще недостаточно познал обратную сторону пути?