Вальс деревьев и неба - читать онлайн книгу. Автор: Жан-Мишель Генассия cтр.№ 10

Cтраница 10

* * *

После обеда мужчины устроились под стеклянной крышей, поскольку г-н Секретан решил, что здесь будет его новая курительная; он предложил гаванские сигары, которые кузен привез ему с Кубы, но атмосфера стала настолько удушливой, что я оказалась первой, кто сбежал на свежий воздух, вскоре за мной последовали другие дамы: одни из них кашляли, у других слезились глаза и покраснели носы. Мужчины решили продемонстрировать свое мужество и держались, но завитки сигарного дыма свивались все гуще, и в конце концов они были вынуждены выбраться по одному наружу под угрозой смерти от удушья. Г-н Секретан казался искренне разгневанным тем фактом, что, несмотря на совершенно непомерную цену, которую он заплатил, его инженер выказал себя полной бездарью, не предусмотрев вентиляционного люка для дыма, и клялся, что подаст на него в суд. Потом он дал сигнал к отбытию, и мы отправились пешком к мэрии — после столь обильной трапезы прогулка представлялась совершенно необходимой. По дороге я заметила, что Жорж и его отец идут рядом и последний весьма энергично размахивает правой рукой. Жорж казался подавленным и бросал на меня растерянные взгляды.

Я незаметно подобралась поближе к застенчивому кузену Антуану и принялась расспрашивать его о пребывании в Америке. Он ездил туда по делам своей лионской фирмы, торговавшей шелком, строчевышитыми и басонными изделиями. Он был счастлив встретить кого-то, кто интересовался им самим и его коммерцией, и не заставил себя просить, чтобы выложить кучу бесценных подробностей. То, что он рассказал, ошеломило меня и привело в уныние. От Гавра плыть дней десять, и, по его словам, путешествовать можно только первым классом, что встало ему в тысячу франков. Я ужаснулась подобной сумме, но он заверил, что оно того стоило, если не хочешь мокнуть в постоянных брызгах ледяного моря, рисковать жизнью на скользких ступенях и терпеть скученность, ужасный запах в туалетах, сомнительную гигиену неудобных лежаков, рвоту и стоны людских масс, опасности нижней палубы с ее адским шумом и невыносимой вибрацией машин, не говоря уже о тухлой еде, поданной в огромных сальных кастрюлях. И за эти отвратительные условия придется заплатить как минимум триста франков. Мне это показалось непомерным, но я постаралась не выдать своего волнения; учитывая состояние моих финансов, я наверняка обречена на тошнотворную нижнюю палубу. Эта перспектива ужасала, и я спросила себя, хватит ли у меня мужества и сил перенести такое испытание. Описание жизни в Нью-Йорке тоже обескураживало: город был невероятно уродлив, кишел крысами, отвратительными до дрожи, а с наступлением вечера оставался на откуп бесчинству и вымогательствам проходимцев со всего мира. Отбросы человечества прибывали туда бесконечной волной, и не имело смысла рассчитывать на полицию, столь же бесполезную, сколь и коррумпированную. Зато он был поражен невероятной быстротой, с какой там делались дела, коммерсанты и люди из общества покупали во всю прыть; то, что здесь требовало месяцев пустословия и усилий, там устраивалось за несколько дней. Оказавшись у дверей мэрии Понтуаза, он посмотрел на меня с озабоченным видом и спросил, не собираюсь ли я туда отправиться, — он бы не рекомендовал подобное путешествие молодой девушке из хорошей семьи; казалось, он вполне успокоился, когда я заверила, что просто обожаю слушать рассказы о приключениях и дальних странах.

* * *

* * *

Вестибюль мэрии Понтуаза был отдан под ежегодный салон живописи, который распространился также на второй этаж, где располагались парадные залы, и воскресная толпа спешила полюбоваться представленными картинами. Художники держались поблизости от своих творений, чтобы дать пояснения и принять поздравления от друзей и праздношатающихся посетителей. В такой толкучке держаться вместе было невозможно: то один остановился у полотна, то другой встретил знакомых, так что наша группа распалась, и каждый двинулся, куда ему заблагорассудилось.

Жители Понтуаза с гордостью утверждали, что их салон живописи может сравниться, а то и превзойти самые престижные парижские салоны по числу и уровню участников. Верный своему воинствующему художественному консерватизму, этот салон с прискорбным постоянством выставлял самое большое количество безобразных полотен, какое только можно собрать на одном квадратном метре, — можно было подумать, что все мазилы в округе поклялись представить здесь худшие из своих произведений. От этого начинало тошнить: огромные полотна, бесчисленные римские развалины, императорские гренадеры, подкручивающие усы, отступление из России, библейские сюжеты, вялые и блеклые аллегории, моряки, которые никак не утонут, личики младенцев, смиренные крестьяне, якобы сладострастные гаремы и пачкотня в восточном стиле, от которой Делакруа перевернулся бы в гробу. Куда ни глянь — одни академические перепевы и мерзкая мазня, в которой нет ни трепета, ни чувства, и как раздражают взгляды, восхищенные этим кошмаром, как тошно слышать голоса, восторгающиеся тусклыми красками, вымученными линиями, историческим псевдовеличием и деревенской пачкотней, лишенной всякой жизни. Ощущение, что попал на конкурс уродства. Я заметила г-на Секретана в компании двух друзей: он вел яростный торг за римские гонки на колесницах, выписанные с устрашающим реализмом. Жорж держался позади отца; едва заметив меня, он устремился ко мне, напряженный, с тревогой в глазах.

— Маргарита, нам нужно срочно увидеться и поговорить; отец не дает мне покоя, но у меня появилась одна мысль, только мне нужно знать, что ты об этом думаешь.

— У Элен, устраивает? Я обедаю у нее каждую среду.

* * *

* * *

Я поднялась по парадной лестнице, запруженной толпой любителей, и в маленькой гостиной заметила отца, погруженного в беседу с г-ном Писсарро, оказавшимся в числе участников выставки, в своей белой блузе, со спутанной шевелюрой и густой бородой. Он жил неподалеку, и отец когда-то получил от него несколько работ в обмен на свои консультации. Писсарро шмыгал носом, из глаз у него катились слезы, и он утирал их платком в пятнах краски. Я подошла к ним, он приветствовал меня чуть заметной улыбкой, не переставая говорить: