Добавлю от себя – подобная организация зала (а в ТЮЗе она была вынужденной, так как зал в прошлом был большой аудиторией Тенишевского училища), такая структура, невольно отразила в себе черты «Народного театра» и восходит ещё к древним греческим театрам. Вспомните – и крутой амфитеатр мест, и неглубокая беззанавесная сцена.
Подобный демократизм наблюдал я и в Китае, смотря народную «Пекинскую оперу». Там тоже зрители «соседствовали» с актёрами, а оркестр располагался тут же на сцене.
Структура зала настолько оправдала себя, что в построенном впоследствии новом здании ТЮЗа была сохранена. И крутой амфитеатр мест, и авансцена.
А какие замечательные люди создали театр и руководили им! Брянцев был выдающимся организатором, режиссёром и педагогом. Многие ведущие актёры ТЮЗа впоследствии работали и в других театрах, и в кино, но воспитаны они были Брянцевым, он был изумительный педагог. Так же значительна была и педагогическая деятельность Макарьева.
Очень интересная история была, неожиданно вспомнила Клавдия Васильевна, с Колей Черкасовым:
«Коля, когда пришёл, играл вначале неодушевлённые предметы. В «Догоним Солнце» он играл пень. Такой маленький пень. Коля туда залезал. Руки были корни, ноги – корни. А макушку я клевала ещё. Я играла Журлика.
Коля всё время мечтал сыграть настоящую роль, и ему дали в «Разбойниках» роль отца Карла Мора.
И когда Карл прибегает в лес с криком: «Отец!», Коля должен был из темницы вылезать. На нём был одет балахон белый с розовыми разводами. И когда он начал вылезать (трагическая минута была), – в зале раздался дикий хохот, потому что он лез, лез и лез – не было конца, такой он был длинный. И вместо «трагической минуты» пришлось «дать темноту», такой был хохот.
В «Коньке-Горбунке» самое замечательное—два «Сказителя». Это действительно «находка» Брянцева».
Добавлю от себя: «Сказители» действительно создали «стержень» спектакля, состоящего из множества картин. «Сказители» помогли создать единое повествование, и что очень существенно, в спектакль был введён изумительный текст сказки Ершова. Появился не только смысловой, но и «музыкальный» стержень.
«Когда я пришла в театр, мне было 16 лет. Брянцев поручил мне и Чиркову роли Конька и Ивана. И тут произошёл один очень смешной эпизод. Мы бегали с Чирковым среди зрителей. У меня (Конька) была маска – голова. И вдруг один мальчишка подошёл ко мне и говорит: «Интересно, видит она или нет». – «Ты что, с ума сошёл, – набросился на него Чирков, – он тебя сейчас укусит». – «Что ты, там Пугачёва». – «Какая тебе Пугачёва, тебя – сейчас укусит Конёк». «Да..?» – «Ты что – не понимаешь?» И Чирков так убедительно это сказал, что мальчишка в страхе убежал. (В детской аудитории приходилось держать ухо востро и реагировать мгновенно.) Д а, дети действительно так непосредственно были втянуты в действо. Вот, например, в «Хижине дяди Тома» я играла Дору, и когда я подписывала бумагу о продаже дяди Тома, кто-то крикнул: «Дура Дора, не подписывай». Потом весь зал орал: «Не подписывай».
Понимаете, весь зрительный зал. Он каждый раз входил в действие, потому что сцена и зал разделялись минимальным расстоянием. Поэтому у зрителя всё время было ощущение, что он там среди актёров. Это очень важно».
Добавлю: эта специфика принималась во внимание при режиссёрском построении спектакля. Даже пьесы создавались с учётом этой особенности.
«Тимошкин рудник» – пьеса, написанная Макарьевым. Это очень значимая постановка. Первый советский спектакль ТЮЗа (вообще, эта пьеса была одной из первых советских пьес в те годы). А как принимался этот спектакль!
Когда Тимошка выходил из шахты, в зале творилось что-то невероятное, в зале стоял стон!!! Это было невероятно. Такое дикое напряжение в зале – выйдет Тимошка или не выйдет из шахты, когда он пошёл шнур обрывать, чтобы не взорвалась шахта. Этот момент выхода – и реакция зала. Я ни в одном театре такой реакции не видела. Только дети могут так реагировать.
Вот чем хорош был ТЮЗ – Брянцев превосходно знал психологию детей».
Клавдия Васильевна особо подчеркнула, что в этом был главный корень успеха театра.
От себя хочется добавить, что руководитель театра не только хорошо знал психологию своего зрителя, но и глубоко уважал его.
Отметила Клавдия Васильевна и то, что каждый спектакль ставился с расчётом на определённый возраст (это указывалось даже в программах).
Большое внимание в ТЮЗе уделялось педагогической работе в самых разнообразных формах. Даже такая мелочь, как выход ребят в гардероб после спектакля, был продуман и организован.
«После того, как я побывала в Хибиногорске, – вспомнила Клавдия Васильевна, – я привела к нам в театр «всю Академию». И вот после спектакля педагог объявил: «Радиевый Институт, выходите на вешалку». И пожилые люди шли одеваться, а мальчишки им всем аплодировали».
Закончить рассказ об этой беседе хочется стихотворением, которое я преподнёс Клавдии Васильевне в дни её юбилея. Стихотворением, связанным с воспоминаниями о ТЮЗе.
Я вспоминаю иногда
Давно прошедшие года.
Я вспоминаю, как когда-то
Мы, ленинградские ребята,
Ходили в наш, любимый, свой
Волшебный ТЮЗ на Моховой.
Там трепетали без конца
Ребячьи души и сердца.
Там Дон-Кихот и Горбунок
Преподносили нам урок
И благородства и добра.
Там пронимал нас до нутра
Ваш бесподобный Гекльберри
Знаток примет и суеверий.
Хитрец, лукавивший немножко
И врачевавший дохлой кошкой.
А Том и Бекки – эти дети
Сродни Ромео и Джульетте.
А Кот, что всех перехитрил,
Он нам любезен был и мил
А взрыв восторженных эмоций
Во время сказки Карло Гоцци.
Нет, неподъёмный это груз
Всё рассказать, чем дорог ТЮЗ.
Порой мы, право, забывали,
Что всё на сцене «понарошку»,
Мы так за вас переживали,
За Тома Кенти, за Тимошку!
В те годы были, вне сомнений,
Вы наш любимец, наш кумир.
Вы открывали целый мир
Больших поступков и свершений.
И вот, с любовью вспоминая
Те незабвенные года,
Я вас сегодня поздравляю,
А благодарствую – всегда!
Я ваш поклонник, ваш ценитель,
Я самый старый «юный зритель»
И я люблю вас сильно, сильно О, наша
Клавдия Васильна!
Воспоминания К.В. Пугачёвой частично были опубликованы в журналах и сборниках при ее жизни, частично хранятся в семейном архиве и РГАЛИ (см. Российский Государственный архив литературы и искусства. Путеводитель. Вып. 7. М.: Русское библиографическое общество, 1997. С. 190–194).
Когда, из-за потери зрения, Клавдия Васильевна уже не могла сама работать над материалами, ей перечитывали рукописи вслух. Она делала замечания, дополнения, которые вошли в окончательный текст книги.