История о пропавшем ребенке - читать онлайн книгу. Автор: Элена Ферранте cтр.№ 78

Но что я могла поделать? Нити Лилиной боли сплелись в огромный запутанный узел, и Имма невольно стала частью этого узла. В смятении тех дней Лила, несмотря на подавленность, не забывала указывать мне на недостатки моей дочери, как делала это и раньше, до того как я затащила Нино к нам на обед. Я злилась и раздражалась, но пыталась находить в этом хоть какой-то позитив. Она переносит на Имму, думала я, свою материнскую любовь, словно внушает мне: «Тебе повезло, твоя дочка с тобой, так не теряй времени даром и дай ей все, чего раньше не давала».

Так это выглядело со стороны. Но очень скоро я начала догадываться, что Имма самим фактом своего существования превратилась для нее в символ собственной вины. Я часто вспоминала, при каких обстоятельствах пропала Тина. Нино подвел девочку к Лиле, но та не обратила на нее должного внимания. Своей дочери она сказала: «Постой здесь», а моей: «Иди к тете на ручки». Почему она так поступила? Хотела показать Имму отцу, заставить его проникнуться к ней теплыми чувствами? Не знаю. Но Тина никогда не умела стоять на месте, а может быть, еще и обиделась, что ее бросили, и убежала. И теперь Лила испытывала потребность снова и снова брать на руки Имму, ощущать тепло и тяжесть ее тела, чтобы без конца будоражить свою боль. Моя вялая и малоподвижная дочка не имела ничего общего с бойкой и шустрой Тиной и не могла заменить ее Лиле, зато могла помочь повернуть вспять ход времени. Обнимая Имму, она словно возвращалась в то ужасное воскресенье и говорила себе: «Тина рядом со мной, сейчас она потянет меня за подол, я возьму ее на руки, и все будет в порядке». Но Имма своим вопросом портила всю картину. Как только она спрашивала, когда вернется Тина, Лила вспоминала, что ее девочки с ней нет. Потому она и обращалась с ней так же грубо, как с нами, взрослыми. С этим я не желала мириться. Когда Лила приходила за Иммой, я под тем или иным предлогом отправляла с ними Деде или Эльзу, чтобы старшие сестры, если что, защитили младшую. Если Лила при мне позволяла себе разговаривать с Иммой в подобном тоне, то что она могла ей сказать, когда они оставались наедине?

Иногда мне удавалось сбежать от всего этого – своей квартиры, лестничного пролета, отделявшего меня от Лилы, сквера и шоссе. Я уезжала по делам. Это были прекрасные дни: я наводила красоту и элегантно одевалась; меня не смущала даже легкая хромота, так и не исчезнувшая после беременности, – она позволяла мне выделяться на общем фоне. Я не без сарказма наблюдала за тем, как ведут себя болезненно самолюбивые писатели, художники и артисты, но в те времена все, что было связано с литературой, телевидением, кино и другими видами художественного творчества, все еще представлялось мне какой-то фантастикой, и то, что я оказалась внутри этого пейзажа, само по себе воспринималось мной как чудо. Мне нравилась праздничная атмосфера крупных конгрессов и конференций, громких театральных постановок и больших вернисажей, шумных кино– и оперных премьер; нравилось сидеть в первом ряду партера, бок о бок со знаменитостями. В отличие от меня Лила всегда оставалась в центре своего кошмара, от которого ее ничто не отвлекало. Однажды меня пригласили в «Сан-Карло» – великолепный оперный театр, где даже я до этого ни разу не была, – и я уговаривала Лилу пойти со мной, но она отказалась и отдала свой билет Кармен. Единственным, что могло ее развлечь – если подобное выражение допустимо, – было только новое несчастье. Новая боль действовала на нее как противоядие. К ней возвращалась боевитость и решительность; она напоминала тонущего человека, который отчаянно барахтается, чтобы не пойти ко дну.

Как-то вечером она узнала, что ее сын снова сел на иглу. Не предупредив даже Энцо, она отправилась к Стефано, в тот самый дом в новом квартале, где десятилетия назад поселилась после свадьбы. Но Дженнаро она не застала: он успел вдрызг разругаться с отцом и перебрался к дяде Рино. Стефано и Мариза, которые уже жили вместе, встретили Лилу враждебно. Некогда красивый мужчина превратился в свою бледную тень; он отощал так, что одежда болталась на нем, как будто была велика на несколько размеров. После инфаркта он боялся всего, почти ничего не ел, бросил пить и курить и уговаривал себя не волноваться. Но поводов для волнений ему хватало с избытком. Колбасную лавку из-за болезни пришлось закрыть, тогда как от него постоянно требовали денег Ада с дочкой, его сестра Пинучча, его мать Мария, да еще и Мариза с детьми. Лила поняла, что все свои надежды он связывал с ней. Хотя он еще несколько дней назад выгнал сына, но не уставал повторять, что содержание Дженнаро обходится ему страшно дорого; Мариза ему поддакивала. Лила сказала, что больше не даст им ни гроша, потому что ей теперь плевать на родню, друзей и на весь квартал. Они повздорили. Стефано плакал и горестно перечислял все свои потери последних лет, от колбасных лавок до собственного дома, но почему-то во всех этих потерях загадочным образом была виновата Лила. Но самую ужасную вещь сказала Мариза. «Это ты загубила Альфонсо! – крикнула она. – Ты и нас всех погубишь! Ты хуже Солара! Так тебе и надо, что у тебя украли дочку!»

После этого Лила не сказала больше ни слова. Она огляделась по сторонам, на что бы присесть, не увидела ни одного стула и прислонилась спиной к стене гостиной – той самой гостиной, которая несколько десятилетий назад была ее собственной, сияющей белизной и обставленной новехонькой мебелью, а сейчас запущенной и ободранной, хранящей следы детских шалостей и пренебрежения взрослых. «Идем, – сказал Лиле Стефано, поняв, что Мариза перегнула палку, – сходим за Дженнаро». Он взял ее под руку, они вместе вышли на улицу и направились к дому Рино.

На улице Лила опамятовалась и вырвала у него свою руку. Так они и шли: она на два шага впереди, он сзади. Брат Лилы жил в старой квартире семейства Карраччи вместе с тещей, Пинуччей и детьми. Дженнаро был дома. При виде родителей он разозлился, и разыгрался очередной скандал: сначала орали друг на друга сын с отцом, потом сын с матерью. Рино долго молчал, но в конце концов, не поднимая глаз на сестру, промямлил, что с детства видел от нее одни только неприятности. Стефано запротестовал, и Рино переключился на него, заявив, что он, Стефано, и есть истинный виновник всех его бед: изображал из себя важную шишку, а сам позволил себя обчистить – сперва Лиле, потом Солара. Еще чуть-чуть, и они подрались бы. Пинучча повисла на плечах у мужа и как заведенная повторяла: «Ты прав, только успокойся, сейчас не время», а старая синьора Мария пыталась удержать Стефано: «Ничего, сынок, ничего, никто ничего не слышал, ты же знаешь Рино, он совсем больной». Лила схватила сына за руку и потащила за собой из дома.

На улице их догнал Рино и плелся за ними, не отставая ни на шаг. Ему нужны были деньги, сейчас же, немедленно. «Я умру, если ты меня бросишь», – бормотал он. Лила шла вперед не оглядываясь, а он, то смеясь, то плача, цеплялся за нее, пытаясь остановить. «Да дай ты ему денег, мам, у тебя же есть!» – не выдержав, крикнул Дженнаро, но Лила велела брату убираться и поволокла сына домой, приговаривая на ходу: «Что, хочешь стать таким, как он? Хочешь кончить, как твой дядька?»

С возвращением Дженнаро их дом превратился в настоящий ад. Иногда я спускалась к ним, боясь, как бы они там друг друга не поубивали. Лила открывала мне дверь и ледяным тоном спрашивала: «Чего тебе?» Я так же холодно отвечала: «Вы совсем с ума посходили? Деде плачет, говорит, что вызовет полицию. Эльза жалуется, что ей страшно». – «Не суйся не в свое дело. А детям своим заткни уши, чтоб не слушали».