Николай Гумилев - читать онлайн книгу. Автор: Владимир Полушин cтр.№ 125

Большое недоумение в литературном мире вызвал и ряд имен, названных Гумилёвым предтечами акмеизма: «Всякое направление испытывает влюбленность к тем или иным творцам и эпохам. Дорогие могилы связывают людей больше всего. В кругах, близких к акмеизму, чаще всего произносятся имена Шекспира, Рабле, Виллона и Теофиля Готье. Подбор этих имен не произволен. Каждое из них — краеугольный камень для здания акмеизма, высокое напряжение той или иной его стихии. Шекспир показал нам внутренний мир человека; Рабле — тело и его радости, мудрую физиологичность; Виллон поведал нам о жизни, нимало не сомневающейся в самой себе, хотя знающей все, — и Бога, и порок, и смерть, и бессмертие; Теофиль Готье для этой жизни нашел в искусстве достойные одежды безупречных форм. Соединить в себе эти четыре момента — вот та мечта, которая объединяет сейчас между собою людей, так смело назвавших себя акмеистами». И суть даже не в том, что Гумилёв поставил в один ряд совсем непохожих писателей, среди названных предтеч не было ни одного русского имени, даже Пушкин и его любимый Тютчев не упоминались.

Несомненно, манифест акмеистов стал гвоздем литературной программы окончания зимы и весны 1913 года в России. О нем писали многие центральные и даже провинциальные издания ^[42].

В «Бюллетене литературы и жизни» (1913. № 17, май) сообщалось под рубрикой «Акмеизм — адамизм»: «Нынешний наш литературный сезон ознаменовался многошумным нарождением новой поэтической школы. Несколько петербургских молодых поэтов (Гумилёв, Городецкий, Ахматова и др.), объединившись в кружок, объявили вдруг, довольно неожиданно, смерть символизму и присвоили своей, „новой“, и что характерно, еще собственно не существующей поэзии сразу два наименования — адамизма и акмеизма… Внешним успехом своего выступления акмеисты должны быть довольны: и литературные круги и периодическая печать уделили им немало внимания. Но что касается серьезной оценки и признания новой школы, — представителям ея пришлось выслушивать с разных сторон самыя строгия нотации…» Другой критик акмеизма В. Львов-Рогачевский пишет в «Дне» (№ 52): «Они (акмеисты), позаботившиеся о кличке, не подумали о своих задачах. Наскоро придумали название, наскоро собрали воедино поэтов, чуждых друг другу по приемам, по мироощущению, по отношению к общественности, и назвали случайно сошедшихся талантливых людей школой „акмеистов“ и „адамистов“. Новые поэты из декадентской башни вышли на улицу, но дальше вещей, дальше горшков ^[43] не пошли».

Другой литературный журнал «Современный мир» откликнулся в апреле уже следующего года на манифест Гумилёва своеобразной статьей «Символизм или реализм?» Д. Тальникова, в которой автор призывал подвести итоги «покойника».

Итоги живого организма — акмеизма в июльском номере журнала «Русское богатство» (1913) пытался подвести А. Редько в статье, претенциозно названной «У подножия африканского идола. Символизм. Акмеизм. Эго-футуризм»: «…Где ищет правды и правдивости акмеизм? На это дается самый обстоятельный ответ. По словам акмеистов — иначе, „адамистов“ — их стремление найти „мужественно твердый и ясный взгляд на жизнь“, не опираясь ни на какую мистику. Что же это значит у теоретиков акмеизма? Это значит, что страницы литературной декларации акмеистов-адамистов почти пестрят словом „зверь“ в применении к человеку. <…> Влечение к зверям вообще характерно для адамистов-акмеистов, по их собственному признанию. „Как бы вновь сотворенные, в поэзию хлынули звери; слоны, жирафы, львы, попугаи с Антильских островов наполнили ранние стихи Н. Гумилёва“… Таким образом, выбросив мистику, в остальном акмеисты заявили себя преемниками модернизма… Подведем некоторые итоги новых исканий и новых искателей относительно „веры-кредита“ в искусстве и литературе. Как мы видели, акмеисты сохраняют за собой функции проповедника ницшеанского „зверя“ в человеке, но отказываются от попыток мистического самоопределения. Просто они чувствуют себя зверями. И да будет так, а что из этого выйдет и как относится к этому надмирная власть, им совершенно безразлично. И эта позиция нам представляется логически более правильной. На самом деле попытка гармонично сочетать „звериное“ и „божеское“ в человеческой психологии является довольно сомнительным результатом эклектического искания истины сквозь призму неограниченного „проявления личности“…»

Название статьи прозрачно намекало на Гумилёва как автора «звериного манифеста». Сам поэт в эту пору находился в Африке. Перед отъездом (между 10 и 15 марта) Николай Степанович написал письмо своему бывшему учителю, надеясь на его поддержку: «…я с большим интересом прочел Вашу статью о футуристах, хотя соглашался не со всем. Ваш анализ их „открытий“ подлинно блестящ. Дай Бог, чтобы они его усвоили. Но я не хочу писать об этом, потому что в четвертом номере „Аполлона“ появится моя статья, где я отчасти коснусь той же темы. В конце Вашей статьи Вы обещаете другую, об акмеизме. Я хочу Вас просить со всей трогательностью, на которую я способен, прислать мне корректуру этой статьи до 7 апреля… Всем пишущим об акмеизме необходимо знать, что Цех поэтов стоит совершенно отдельно от акмеизма (в первом — двадцать шесть членов, поэтов-акмеистов всего шесть), что „Гиперборей“ журнал совершенно независим и от Цеха и от кружка „Акмэ“, что поэты-акмеисты могут считаться таковыми только по своим последним стихам и выступлениям, прежде же они принадлежали к разным толкам. Действительно акмеистические стихи будут в третьем номере „Аполлона“, который выйдет на этой неделе».

Журнал со стихами поэтов-акмеистов вышел около 15 марта. Неизвестно, прислал ли Брюсов корректуру своей статьи Гумилёву, скорее всего нет. По своей необъективной агрессивности статья Брюсова была самой жестокой по отношению к Николаю Степановичу и его литературному учению в то время. Казалось, что мэтр символизма не просто решил научить молодых ослушников, что делать, а решил их попросту уничтожить морально. В четвертом номере журнала «Русская мысль» за 1913 год в статье «Новые течения в русской поэзии. Акмеизм» он писал: «Акмеизм, о котором у нас много говорят последнее время, — тепличное растение, выращенное под стеклянным колпаком литературного кружка несколькими молодыми поэтами, непременно пожелавшими сказать новое слово. Акмеизм, поскольку можно понять его замыслы и притязания, ничем в прошлом не подготовлен и ни в каком отношении к современности не стоит. Акмеизм — выдумка, прихоть, столичная причуда, и обсуждать его серьезно можно лишь потому, что под его призрачное знамя стало несколько поэтов, несомненно талантливых… Акмеистов, тоже почти всех, мы знаем сравнительно давно, а главари этой „новой школы“ насчитывают в прошлом уже по нескольку книг, в которых ничего существенно нового не было. Еще несколько месяцев назад существовал только „Цех поэтов“, группа молодых писателей, объединенных обшей любовью к поэзии и общим издательством. Совершенно неожиданно они объявили себя объединенными также идейно и противопоставили себя всем другим течениям литературы. В январской книжке журнала „Аполлон“ появились за подписью С. Городецкого и Н. Гумилёва, бывших „синдиков“ „Цеха“, а теперь ставших maitres новой школы, сразу две статьи, стремящиеся, с фанфарами, обосновать „акмеизм“ или, по другому наименованию, „адамизм“. Так была объявлена новая школа, фактически, в литературе, еще не существующая…» Переходя на официальный тон, забыв привязанность к нему бывшего ученика, Брюсов называет поэта «господин Гумилёв». Так в ту пору называли только людей, не имеющих никакого отношения к литературе. Заканчивается статья разбором произведений акмеистов и приговором, что ничего нового в их стихах нет: «…Мы были бы очень рады, если бы могли проверить свои выводы разбором поэтических произведений акмеизма. Но, повторяем, их нет. Г. Городецкий перечисляет ряд поэтов, которых выдает за акмеистов — М. Зенкевича, В. Нарбута, А. Ахматову, — поэтов, уже выступавших с отдельными сборниками стихов. В свое время мы разбирали эти стихи (на этих же страницах), но решительно никаких новых путей поэзии в них не нашли. Все трое не лишены дарования, и стихи г-жи Ахматовой весьма дороги нам своей особенной остротой. Но, и по содержанию, и по форме своих стихов, все трое всецело примыкают к тому, что делалось в поэзии до них, внося лишь столько нового, сколько то необходимо, чтобы не быть простыми подражателями. То же самое надо сказать и о стихах, помещенных в журнальчике „Гиперборей“, который издавался в конце 1912 г. „при непосредственном участии С. Городецкого и Н. Гумилёва“ и который, в своих критических заметках, уже употреблял слова „акмеизм“ и „адамизм“. <…> Мы уверены, или, по крайней мере, надеемся, что и Н. Гумилёв, и С. Городецкий, и А. Ахматова останутся и в будущем хорошими поэтами и будут писать хорошие стихи. Но мы желали бы, чтобы они, все трое, скорее отказались от бесплодного притязания образовывать какую-то школу акмеизма. <…> Всего вероятнее, через год или два не останется никакого акмеизма. Исчезнет самое имя его, как забылось, например, название „мистического анархизма“, движения, изобретенного лет 6–7 тому назад г. Георгием Чулковым».