Ежов. История `железного` сталинского наркома - читать онлайн книгу. Автор: Теодор Гладков, Алексей Полянский cтр.№ 54

— Вы дружили с Пятаковым?

— Никогда. Нас познакомил Марясин, председатель Госбанка. Собирались для выпивки когда у него, когда у Пятакова. А потом я навсегда поссорился с Пятаковым.

— Вот как. Когда же это было?

— В тридцатом или в тридцать первом, сейчас не помню.

— И что же вы с ним не поделили?

— Пятаков, выпивши, часто хулиганил, издевался над присутствующими. Как-то раз я сидел рядом с ним за столом. Пятаков незаметно уколол меня булавкой и сделал вид, что это не он. Прошло какое-то время, и он еще раз меня уколол, уже сильнее. Я не сдержался, ударил Пятакова по лицу, рассек ему губу. В этот вечер я ушел обиженный на него и так никогда с ним и не помирился и дел никаких не имел.

Следователь терпеливо выслушивал сбивчивые показания своего бывшего наркома, потом неожиданно произнес:

— Хорошо врешь, сука. Только я не Пятаков, булавкой колоть не буду, но правду говорить заставлю.

С этими словами он вышел из-за стола и сильно ударил Ежова по лицу. Тот отлетел чуть ли не в самый угол кабинета. Ударившись головой о трубу умывальника, он застонал и почувствовал во рту солоноватый привкус крови. Родос не дал ему опомниться и два раза пнул ногой в печень и в пах. Ежов закричал и, схватившись за живот руками, стал кататься по полу.

На языке следователей это называлось «обломать рога», хорошенько избить подследственного на первом же допросе, чтобы он знал, что его ждет в дальнейшем, если он будет упираться и не давать нужные следователю показания. Это выражение пошло в НКВД с легкой руки тезки, приятеля и собутыльника Ежова комиссара государственной безопасности третьего ранга Николая Галактионовича Николаева-Журида, возглавлявшего особый отдел наркомата. Теперь Николаев-Журид тоже сидел в Сухановке, ему быстро «обломали рога» и он исправно, под диктовку следователей, давал показания на Ежова.

Ежов сам часто учил этому следователей, говорил, что явных врагов, тех, кто упирается, скрывает свою контрреволюционную сущность, не хочет разоружиться перед партией, можно для начала «немножечко побить». После этого они становятся куда более покладистыми и, как правило, быстро «разоружаются». Ежов советовал «немножко побить» секретаря Ягоды Буланова, своего бывшего приятеля Марьясина и многих других упрямцев. Разве всех упомнишь.

Он поднял голову, вытер кровь с губы.

— Я все расскажу, не бейте меня. Моя вина перед партией и народом столь велика, что оправдываться мне нет смысла.

— Умойтесь, возьмите полотенце, — садясь за стол, сказал Родос, обращаясь к Ежову уже на «вы».

«Больше бить не будет, — подумал Ежов. — Надо на все соглашаться, меня уже ничто не спасет».

Он сел на табуретку и время от времени промокал полотенцем разбитый нос. Родос в это время листал бумаги, а потом, не глядя на Ежова, подвинул в его сторону пачку «Беломора» с лежавшей на ней коробкой спичек.

Дрожащей рукой Ежов вытащил из пачки папиросу и сжал ее онемевшими губами. Прикурил и жадно затянулся. С полминуты кружилась голова, потом все прошло.

На следующем допросе Родосу предстояло выяснить факты шпионской работы Ежова в пользу Германии. В принципе общий сценарий был уже готов, оставалось только при помощи подследственного ввести туда действующих лиц, уточнить детали, добавить подробности.

21 июня 1939 года

Утром, когда контролер открыл камеру, Ежов, увидя в дверях конвой, вспомнил, что ему на сегодняшнем допросе все-таки придется признаться в шпионаже в пользу Германии. Три дня назад он доказывал Родосу, что не был немецким шпионом, опровергал все выдвигаемые против него обвинения. Родос пытался выбить у него показания на Жуковского и сделать обоих немецкими агентами, кричал на него. В тот раз, видимо, не оставалось времени продолжать допрос и его отправили в камеру. Но Ежов понял, что на следующем допросе придется признаться во всем.

Семена Борисовича Жуковского Ежов знал с 1934 года, когда того назначили руководителем группы внешних сношений Комиссии партийного контроля ВКП(б), заместителем председателя которой был Ежов.

Жуковский был образованным человеком. Он родился в 1896 году в Киеве в семье учителя. Окончил киевское коммерческое училище, два курса химического факультета Московского высшего технического училища и школу прапорщиков. В августе семнадцатого вступил в РСДРП. В Красной Армии в годы Гражданской войны и позже возглавлял политотдел 2-й трудармии и политуправление Балтийского флота. Потом был направлен на хозяйственную работу. В системе Наркомата путей сообщения, а одновременно и позже — в Наркомвнешторге входил в правления акционерных обществ, внутрисоюзных и смешанных. Был заместителем заведующего иностранным отделом ВСНХ, в Наркомвнешторге членом коллегии, заместителем торгпреда в Германии, начальником импортного управления. Это был энергичный, деловой человек, отдававший все силы работе, преданный партии и не сомневавшийся в правильности линии Сталина. Он был лоялен к Ежову, и тому нравилось с ним работать. Поэтому сразу после своего прихода в НКВД Ежов перевел его к себе и сделал начальником административно-хозяйственного управления. Потом, в 1937 году перевел его на оперативную работу заместителем начальника контрразведывательного отдела ГУГБ НКВД, начальником отдела оперативной техники, а в январе 1938 года Жуковский стал заместителем наркомвнудела.

В октябре 1938 года, когда Берия уже активно «давил» Ежова в НКВД, а Маленков развернул против него кампанию и в партии, Ежову представили материалы о подрывной и шпионской деятельности Жуковского. Это были показания уже арестованных чекистов, сослуживцев Семена Борисовича, донесения секретных сотрудников и прочее. Ежов даже не стал в них внимательно вчитываться. Он понял, что у него нет другого выхода, как дать санкцию на арест своего заместителя.

Родосу почему-то хотелось, чтобы Ежов завербовал Жуковского в 1932 году, будучи уже тогда матерым немецким шпионом. Но они не были знакомы в это время, что можно доказать документально. И тогда Ежову пришла в голову мысль, что Жуковский умышленно дает такие показания, полагая, что у следователей нет желания и времени копаться в цековских и внешторговских бумагах, из которых видно, что в 1932 году тогдашний заместитель торгпреда в Германии не был в Москве, а Ежов выезжал в Берлин. Надо поддержать эту линию, подтвердить показания Жуковского, придумать себе липовое шпионское прошлое, называть несуществующих людей, говорить о событиях, которые легко проверить, чтобы убедиться, что ни по времени, ни по участию в них указанных лиц они не могли происходить. Тогда все обвинения против него рассыплются, как карточный домик.

Как только Ежов сел на табурет, Родос зло посмотрел на него и сказал:

— Если вы намерены снова врать и издеваться над следствием, то не будем тратить время. Я лучше отправлю вас на недельку в карцер, подумать.

Ежов уже продумал начало своего диалога со следователем и быстро стал говорить:

— Признаюсь, что по шпионской работе в пользу Германии я был связан с Жуковским с 1932 года. То, что это обстоятельство я пытался скрыть от следствия, объясняется только моим малодушием, которое я проявил в начале следствия, попытался приуменьшить свою личную вину, и так как шпионская связь с Жуковским вскрыла мою более раннюю связь с германской разведкой, мне на первом допросе трудно было говорить.