Зощенко - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Попов cтр.№ 49

«…Всюду везде народ форменно возмущается отсутствием вашей литературы… в особенности вас любят в Ростове, Ташкенте и Петрозаводске. Не говоря о Москве и Ленинграде… Не смущайтесь, миллионные читатели за вас! Пишите побольше!

Ростов, вокзал. 20. 10. 31».

Вот еще несколько писем:

«Колхозники колхоза Кр. Октябрь.

Мы не можем никак достать книги с твоими рассказами, а почитать их у нас большая охота…»

Или:

«Мне 18 год уже пошел. Как-то раз прочел ваши “Письма к писателю”, а также ваши рассказы. Рассказы мне понятны все. Они очень хорошо передаются другим после прочитанного…»

И еще:

«Сталинград, 9 июля 34 г.

Любимому художнику слова — писателю Зощенко — дарю свой автопортрет… как одному из лучших и талантливых писателей современного дня, который идет в ногу со всей массой к намеченной цели. С товарищеским приветом — И. Попов».

Зощенко обожают все слои общества:

28.4.34. Астрахань.

«…не смотря на свое маленькое жалование, я получаю 55 рублей в месяц, я все таки все вышедшие книги приобретал и даю их на прочет всем другим морякам…»

Ему пишет письма вся огромная страна:

«…т. Зощенко! Я читал и сейчас читаю ваши рассказы, они очень завлекательные и смешные… 28.1.38. Гапонюк Ник. Сем. Курган».

Письма доверительные, письма-признания:

«Милый тов. Зощенко!

Ваши рассказы для меня, что вино для пьяницы: читая их, не думаю о своем горе и горькой жизни.

Казахстан. Актюбинск. Анна Пепескул».

С ним связывают большие надежды — что именно он расскажет правду о жизни:

«…Вас, как писателя, я больше всех уважал, напишите хоть что-нибудь, что облегчило бы нашу жизнь. Вы орденоносец, вы — мне кажется, правдивый человек, не лицемер, как другие наши писатели.

Уважающий вас старший служащий г. Ленинграда».

Читают его в Красной армии:

«…Надеюсь, смогу прочесть на олимпиаде ваш рассказ. Привет от целой воинской части.

Отделенный командир Грановский».

Так кому же, как не ему, самому известному и любимому писателю, быть на писательском съезде?

И вот — начало! У Дома союзов стояла толпа зевак, и самых именитых писателей встречали аплодисментами. Впрочем — и не именитых тоже. У входа юноша с рупором восклицал: «Уважаемые делегаты! Поднимите свой исторический мандат и громче назовите свое имя и фамилию! Народ должен знать вас!» После того как делегат называл себя, его фамилия громко повторялась через рупор, чтобы слышали все: Афиногенов! Бабель! Бедный! Белоцерковский! Бровка! Веселый!

Что ни говори — это был самый яркий съезд, особенно на фоне последующих. Но большинство имен теперь, увы, неизвестны… Впрочем, не все известны были уже и тогда. Большое внимание уделялось представителям национальных республик: Дунец! Дорогойченко! Елибаев!

Были, ясное дело, литературные «надсмотрщики»: Ермилов!

Эта фамилия любителям литературы даже очень известна — один из самых страшных сталинских критиков, часто его статья предшествовала приговору. Еще его называли «флюгер революции».

Но — продолжим перечень: Иванов! Ильф! Зощенко! Инбер! Каверин! Кассиль! Квитко! Кирпотин! Киршон! Либединский! Маркиш! Маршак! Новиков-Прибой! Олеша! Павленко (будущий четырежды лауреат Сталинской премии)! Пастернак (будущий лауреат Нобелевской премии, от которой ему пришлось отказаться)! Петров! Пильняк! Погодин! Романов! Саянов! Светлов! Сейфуллина! Серафимович! Сергеев-Ценский! Слонимский! Соболев! Ставский! Сурков! Табидзе! Тихонов! Толстой! Тренев! Фадеев! Федин! Чуковский! Чумандрин (наш старый знакомый, иногда пишущий под псевдонимом Чумов)! Шагинян! Шишков! Шкловский! Шолохов! Эренбург! Ясенский! Яшвили!

Да, впечатляющий список! Всех тут вспомнить, конечно, нереально — тут перечислены лишь самые именитые. Ради справедливости назовем еще пару имен, неизвестных, но привлекших внимание автора: писатель по фамилии Маленький-Попов (Свердловская область), представитель Средней Азии по фамилии Умер. Кроме делегатов с правом голоса были делегаты и с голосом совещательным, но их тоже звонко «оглашали».

После этого «оглашенные товарищи» (как, помню, шутили мои мама с папой) входили в празднично убранный Колонный зал Дома союзов. Над сценой висели знамена и два огромных портрета: портрет Сталина и рядом, чуть поменьше, но тоже большой, портрет Горького. Белый бюст Ленина внизу, на сцене, казался маленьким. Перед съездом долго решали: как украсить зал? В конце концов решили украсить зал портретами классиков, развешанными по стенам. Как шутили, рассаживаясь в зале, писатели: Лев Толстой наверху, Алешка Толстой внизу. Но «наш Толстой» тоже не подкачал — почти на всех съездовских фотографиях Горького с ним рядом (правая рука!) Алексей Толстой. Да и многие в том зале надеялись «продвинуться» — если не по лестнице славы, то хотя бы по служебной. Но сначала пришлось всем подняться — на сцену выходили вожди. Главный вождь «скромно» не явился — мол, я не вмешиваюсь, работайте! Тут же и выяснилось, что не так уж все писатели между собой и равны, кому-то сразу повезло больше. Николаю Тихонову, соратнику Зощенко по «Серапионовым братьям», ставшему к тому времени признанным мастером революционной романтики, досталось высокое право — громко произносить имена вождей, восходящих на трибуну. Другой «серапион», Каверин, вспоминал, с каким мастерством, с каким упоением и восторгом, «время от время перехватывающим горло», называл имена вождей Николай Тихонов: «Молотов!.. Каганович!..» В зале, внизу, сидели рядом два «серапиона» — Каверин и Шкловский, и Шкловский язвительно сказал Каверину про Тихонова: «Жить будет, но петь — нет!» Правда, и сам Шкловский довольно скоро продемонстрировал, что и он тоже «хочет жить».

Съезд открыл трехчасовой речью Горький. Начал он, как и положено: «С гордостью и радостью открываю первый в истории мира съезд литераторов!»

Действительно — первый! В начале, конечно, пошла политика:

«Мы выступаем, как судьи мира, обреченного на гибель, и как люди, утверждающие подлинный триумф революционного пролетариата… Мы выступаем в стране, освещенной гением Ленина, где неутомимо и чудодейственно работает железная воля Иосифа Сталина».

Конечно, были «долгие, не смолкающие». Что чувствовал Зощенко, глядя на человека, который так много сделал для него и теперь находился так высоко — и далеко? Речь Горького продолжалась больше трех часов, была посвящена литературе… но при этом ни одного писателя из находившихся в зале он даже не упомянул! Боялся, что обидятся те, кого он не назовет? Он вдруг пустился в пространные исследования истории литературы, проявил гигантскую эрудицию, начал с устного творчества и дошел до великих классиков — но до современной литературы так и не дошел. Зато значительную часть своей речи Горький посвятил разоблачению… Достоевского, как «певца страданий»! Тут он, как говорится, не рисковал. Власть тоже Достоевским не восхищалась. То была «идефикс» Горького, он писал об этом и Зощенко, призывая того к осмеянию «профессиональных страдальцев». Очень не любил, кстати сказать, Горький и Гоголя — но об этом в своей речи не сказал. Гоголь из галереи классиков висел самый ближний к сцене и «смотрел» на докладчика. Его Горький не тронул. Закончив речь, несколько разочаровавшую слушателей, Горький сошел с трибуны.