Жюль Верн - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич cтр.№ 66

Конечно, за словами Жюля Верна пряталась неизбывная тоска писателя по сыну, тайная, уже даже не высказываемая вслух надежда на то, что путешествие в Индию пойдет Мишелю на пользу…

Охотясь на кита, погибает весь экипаж «Пилигрима».

И тогда, наконец, приходит час пятнадцатилетнего Дика Сэнда.

«Он ведь не какой-нибудь там бездельник, он сумеет стать капитаном».

И, скорее всего, юный Дик Сэнд довел бы «Пилигрим» до берегов Южной Америки, если бы не подлый черный кок Негоро. Это он подложил железный брусок под компас, предварительно разбив все запасные. В итоге вместо долгожданной Южной Америки команда Дика Сэнда оказывается в Африке.

Странно, но кузен Бенедикт не проявляет профессиональной прозорливости. Некоторые (африканские) растения вроде сбивают его с толку, но кок Негоро убеждает его, что такие в изобилии водятся и в Южной Америке.

«Но почему отсутствуют каучуковые деревья? — изумляется кузен Бенедикт. — Ведь Ficus prinoides, Castillia elastica, Cecropia peitata, Cillophora utilis, Cameraria latifolia и в особенности Siphonia elastica растут во всех южноамериканских лесах!»

Нет ответа.

Впрочем, скоро становится понятно, что невольные путешественники оказались все-таки именно в Западной Африке, причем в самом страшном ее месте, в центре работорговли. «Нет, Гэррис, случайной была только наша с тобой встреча: твои торговые дела привели тебя как раз в то место побережья, где потерпел крушение "Пилигрим", — со смехом рассказывал черный кок своему давнему приятелю, работорговцу. — Перемена же курса судна и его появление у берегов Анголы — дело моих рук! Твой "юный друг" — сущий младенец в мореходстве: он умел определять место своего корабля в открытом море только при посредстве лага и компаса. И вот в один прекрасный день лаг пошел ко дну. А в другую не менее прекрасную ночь я подложил под нактоуз железный брусок и тем отклонил стрелку компаса. "Пилигрим", подхваченный сильной бурей, сбился с курса… Дик Сэнд не мог понять, почему так затянулся наш переход. Впрочем, на его месте стал бы в тупик самый опытный моряк. Мальчик и не подозревал, что мы обогнули мыс Горн, но я, Гэррис, я видел его в тумане. Вскоре после этого я убрал железный брусок, и стрелка компаса приняла нормальное положение. Судно, гонимое сильнейшим ураганом, стремглав понеслось на северо-восток и разбилось у африканского берега, как раз в тех местах, куда я хотел попасть».

Кстати, Жюль Верн заранее предупредил своего человеколюбивого издателя: «В Африке, дорогой Этцель, у меня кое-кто погибнет». Правда, как мы уже говорили, погибла там только черная кормилица Нан. Остальные положительные герои выбрались из ада живыми.

Все же Этцель считал некоторые описания слишком жестокими.

Например, описание рынка рабов. Оно и правда до сих пор впечатляет.

«Иные мужчины заплели косы и уложили их на макушке высоким шиньоном; другие поделили волосы на тоненькие косички, свисавшие с головы, как крысиные хвостики, а на макушку водрузили пышный султан из красных перьев; третьи соорудили из волос изогнутые рога и, обильно умастив их жиром, обмазали для прочности красной глиной, словно суриком, растертым на масле, — и все эти прически из собственных и фальшивых волос были украшены множеством железных и костяных шпилек и палочек; некоторые франты, не довольствуясь этими украшениями, унизали свои курчавые волосы разноцветными стеклянными бусинками и в середину сложного пестрого узора заткнули еще и нож для татуировки…» Мрачное очарование безудержного насилия невольно захватывает читателя, особенно когда он узнает, что самого пятнадцатилетнего капитана продать в рабство невозможно. Как бы ни были жестоки и жадны местные и пришлые торговцы, они понимают, что создавать такой прецедент чрезвычайно опасно. Как ни глупы, как ни тупы эти проклятые черные, увидев такое, они сразу поймут, что и белыми господами вполне можно торговать!

Смелый и находчивый пятнадцатилетний капитан Дик Сэнд спасает свою команду, а подлого черного кока — предателя Негоро насмерть загрызает пес Динго.

Справедливость восторжествовала. Разочарованным остался только кузен Бенедикт.

Вернувшись в Сан-Франциско, энтомолог закрылся в своем кабинете. Он дрожит от нетерпения. Он предвкушает научный триумф. Его работа будет посвящена необыкновенному пауку, открытому лично им и заранее им названному «шестиног Бенедикта» — «Hexapodes Benedictus».

О! Настоящий шестиногий паук!

Никогда прежде мировая наука шестиногих пауков не знала!

К сожалению, эпохальному открытию не суждено было состояться.

Вооружившись очками и лупой (в Африке он всего этого не имел — лупа разбилась, очки были растоптаны работорговцами. — Г. П.), кузен Бенедикт с горечью обнаруживает, что привез домой самого обыкновенного паука. Так уж случилось, что, отлавливая насекомое, неловкий негр Геркулес нечаянно оторвал ему две ножки…

У романа «Пятьсот миллионов бегумы» — своя история. Рукопись, полученная по почте Этцелем в 1877 или 1878 году, принадлежала старому знакомому Жюля Верна по Парижу — Паскалю Груссе. Бедствующий республиканец надеялся на гонорар.

К сожалению, художественный уровень рукописи «Наследство Ланжеволя» не вдохновлял. Но вот идеи…

Жюль Верн и его издатель были патриотами.

Отторжение от Франции Эльзаса и Лотарингии до глубины души возмущало автора «Необыкновенных путешествий». Географические карты в его представлении должны были выглядеть совсем не так, как после войны. Прочтя присланную ему рукопись, Жюль Верн написал Этцелю: «Романа фактически не существует. В нем начисто отсутствует действие, борьба, интрига ослаблена и не может захватить читателя. Никогда в жизни я не читал ничего более бесформенного: в тот самый момент, когда у читателя может появиться интерес, действие застывает. Собственно, весь интерес заключается в борьбе между пушкой и торпедой. И что же? Пушка так и не стреляет, торпеда так и остается невыпущенной…»

Но писатель увидел возможность выправить рукопись.

«Нужно усилить контраст между стальным милитаристским городом и светлым городом истинной будущей цивилизации…»

И далее: «Даже не знаю, что сказать о заводе Круппа, ибо речь, несомненно, идет о нем. Завод, столь ревниво оберегаемый от посторонних взглядов! — герой же проникает туда, всего лишь переодевшись, а обратно выходит вообще с помощью самого обычного напильника! Смех, да и только…»

За время, проведенное на каторге в Новой Каледонии, а затем в изгнании, бывший активный участник Парижской коммуны несколько подрастерял свои республиканские идеалы. С каторги Паскаль Груссе сумел бежать, в Лондоне перебивался журналистикой, печатаясь под самыми разными псевдонимами — Филипп Дариль, Андре Лори, Тибюрс Морай, доктор Блазиус, Леопольд Вирей. Известность Паскалю Груссе принесла книга «Политические заключенные в Новой Каледонии» (1874).