2
К тому же в жизни Уэллса появилась графиня Элизабет фон Арним.
Урожденная Мэри Аннет Бошан, детство она провела в Австралии, замуж вышла в Европе. В Померании в поместье своего мужа графа фон Арнима она страстно увлеклась садоводством и написала чрезвычайно увлекательную книжку «Элизабет и ее немецкий садик». Этот «Садик» и удачно поставленная пьеса «Присцилла убегает» принесли графине фон Арним известность и деньги. Она построила собственный дом в Швейцарии, часто бывала в Лондоне. Книги Уэллса ей нравились; однажды она написала ему восхищенное письмо. Радушному Уэллсу, графиня, приглашенная на ужин, тоже понравилась: прекрасно сложенная, с вкрадчивыми манерами. «В ее устах даже немецкий язык звучит приятно», — сказала о ней Джейн.
Любовная связь с графиней фон Арним тянулась несколько лет, то вспыхивая, то погасая, но никаких серьезных планов, связанных с совместной жизнью с Уэллсом, опытная Элизабет не строила, даже когда потеряла мужа. Это несколько уязвляло Уэллса. В романе «Страстные друзья» («The Passionate Friends», 1913) он вывел графиню весьма узнаваемой. «Я никогда не любил ее, — откровенно признавался герой. — Не любил в общепринятом смысле этого слова, подразумевающим, что женщина — младшее, застенчивое, неразбуженное, податливое существо, а мужчина всегда соблазняет, убеждает и принуждает…»
Элизабет не обиделась. Она понимала, что если Уэллс так легко, буквально по первому зову, изменяет жене, значит, он и ей будет изменять. Зачем же связывать себя с таким человеком? Теперь при любом случае, поддаваясь каким-то скрытым слабостям, она отводила душу на Джейн. Она высмеивала ее слова, ее привычки. Уэллса это злило. Только в начале войны они наконец расстались: Элизабет переехала в Англию и вышла замуж за брата философа Бертрана Рассела; из немецкой графини фон Арним она превратилась в английскую графиню Рассел. «Позже крошка Элизабет ушла и от Рассела, — с нескрываемым удовлетворением вспоминал Уэллс, — но разводиться не захотела. Однажды я встретился с нею на одном званом обеде в Йорк-террас. Мы ушли вместе, и вдруг оказалось, что мы всё еще добрые друзья. Тогда она, кстати, рассказала мне о некоторых тайных прегрешениях Рассела. Пожалуй, они затмевают мои собственные…»
3
Устав от дискуссий, Уэллс в 1912 году опубликовал роман «Брак» (Marriage).
На этот раз — роман вполне традиционный. По крайней мере, его герой, молодой ученый по имени Трэффорд, живет с одной женщиной и не ищет других. Работа в лаборатории… Увлечение авиацией… Путешествие на Лабрадор… В долгих беседах зануда Трэффорд вновь и вновь возвращался к тому, как следовало бы человечеству строить будущее (вечная мечта Уэллса). Прагматичная подруга Трэффорда наконец не выдержала: внесите соответствующий проект в парламент!
Сам Уэллс признавал, что роман написан без особого вдохновения.
«Легкости и отточенности ему не хватило. Речь не о том, что зарабатывать бы мне надо меньше, а писать старательнее, речь о том, что у меня всегда было слишком много идей, и я стремился, не тратя сил на отделку, как можно скорее донести мысли до читателя. Понадобились годы, опыт, многие попытки вроде той, которую я описал, прежде чем я понял, что мой путь пролегает вне каких-либо установленных канонов. Для традиционного романа самое ценное заключается в типических внешних реакциях, а вот борьба и эволюция идей, происходящих в сознании, для них просто не важны. На тогдашнем жаргоне это называлось «вводить спорный материал». Но меня-то как раз все больше и больше интересовал именно внутренний конфликт, именно этот «спорный материал», и я знал только один способ показать, как думает мой герой: пусть он выражает мысли, уже существующие в сознании читателя!»
Летом 1913 года в еженедельнике «Фри вумен» на роман «Брак» появилась разгромная рецензия, подписанная незнакомым Уэллсу именем — Ребекка Уэст. По установившейся традиции, Уэллс пригласил Ребекку на обед, и 27 сентября 1913 года состоялось очень важное для обоих знакомство.
Ребекке Уэст в то время было двадцать лет. Звали ее Сесили Фэрфилд, а именем Ребекка Уэст она пользовалась как литературным псевдонимом. Открытая, остроумная, она мгновенно схватывала смешные детали не только в собеседнике, но и в себе самой, а главное — любила выражать свои мысли решительно. «Нет никаких оправданий для существования мужчин, за исключением тех случаев, когда нужно передвинуть фотре-пьяно». Отец Ребекки был чудовищным распутником и бросил семью — она этого никогда не скрывала. Что сделаешь, такова жизнь. Отец потерял все сбережения, занявшись азартными играми, и умер в богадельне — она и этого никогда не скрывала. Да и какой смысл скрывать? Люди есть люди. Мать Ребекки происходила откуда-то из Вест-Индии, корни по отцу уходили в древний шотландский род, но Ребекку прошлое не очень интересовало. «Она мне понравилась, — вспоминал позже Уэллс. — Но в те дни мне было хорошо с Элизабет. С Ребеккой мы старались не выходить за рамки обычных разговоров о книгах и статьях. До тех пор, пока однажды у меня на Черч-роу лицом к лицу с книжными полками, посреди разговора о стиле или о чем-то таком, мы вдруг поцеловались. И тут Ребекка призналась в своей страсти. Ею владели честолюбивые мечты о литературном поприще; в моем невероятном успехе для нее таилась особая привлекательность. А моя репутация неразборчивого ловеласа нисколько ее не смущала, тем более что она не любила своих сверстников. Я подал ей надежду, сказала она. Но я и сам был склонен считать, что поцелуй означает надежду…»
4
Ребекка любила передразнивать друзей и знакомых.
Она невероятно похоже показывала, как Уэллс раздувался от важности после встречи с Лениным, как он стал еще более важным после встречи с Теодором Рузвельтом. В Гибралтаре, подхватив простуду, Уэллс якобы заявил хозяину гостиницы, чтобы командующему английским флотом, базирующимся в бухте, немедленно отправили телеграмму: «Уэллс болен». И все такое прочее.
Уэллс понимал Ребекку.
Но многие ее не понимали.
Безжалостней всех отнеслась к Ребекке писательница Вирджиния Вульф.
«Помесь горничной и цыганки, но с цепкостью терьера, с горящими глазами, запущенными, довольно грязными ногтями, с дурным вкусом, с подозрением на интеллектуальность и громадным интеллектом».
О романах Набокова Ребекка как-то по случаю заметила, что он строит их по принципу мандрила: все относящееся к сексу должно быть окрашено как можно ярче. О Томасе Гарди, певце печали, писала: «Один из предков мистера Гарди, должно быть, женился на плакучей иве». Генри Джеймса считала противным старикашкой; и не только его. «Всю нашу молодость, — написала она в 1928 году о людях, когда-то ей очень близких, — они толклись около нас, вся эта так называемая большая четверка: Уэллс, Шоу, Голсуорси и Беннет. Конечно, их отличали щедрость, шарм и болтливость старых дядюшек, приехавших с визитом. А дядюшка Уэллс, тот вообще являлся запыхавшимся, с полными руками свертков…»
Гостиницы… Сплетни… Неумные шутки, вроде той, что устроил Скотт Фитцджеральд. Он тогда только-только вступал в пору славы и с американской бесцеремонностью подчеркивал свое превосходство над сверстниками. Однажды он пригласил Ребекку Уэст в гости, а сам специально отправился с визитом в совсем другой дом, где во всеуслышание потешался над любовницей «этого старины Уэллса».