Герберт Уэллс - читать онлайн книгу. Автор: Геннадий Прашкевич cтр.№ 56

И далее: «Какой смысл писать о людях, если нельзя беспрепятственно обсуждать их религиозные верования и институты, влияющие на их верования. Какой толк изображать любовь, верность, измены, размолвки, если нельзя остановить внимательный взгляд на различиях темперамента и природных свойствах человека, на его глубоких страстях и страданиях?.. Нет, теперь мы будем писать о делах, о финансах, о политике, о неравенстве, о претенциозности, о приличиях, о нарушении приличий, и мы добьемся того, что притворство и нескончаемый обман будут наконец сметены с лица земли чистым и свежим ветром наших разоблачений. Мы будем писать о возможностях, которые не используют, о красоте, которую не замечают; писать обо всем этом, пока перед людьми не откроются истинные пути к новой жизни…»

2

Самую глубокую идею, считал Уэллс, можно высказать и не изобретая оригинальных героев. Он, кстати, и раньше своих героев не особенно выписывал: ну-ка попробуйте воспроизвести по памяти облик мистера Ледфорда или доктора Моро. В конце концов, идею, самую сложную, можно облечь в форму захватывающего эссе. Так, кстати, в конце XX века поступил пан Станислав Лем, уставший от фантастики. Так что роман-трактат Уэллса «Новый Макиавелли» («The New Machiavelly»), вышедший в 1911 году, вполне отвечал новым правилам игры.

Никакой художественности! Долой красивые описания!

Достаточно портретов — всеми узнаваемых, всем интересных.

Беатриса Уэбб записала в своем дневнике: «Мы, конечно, прочли эти карикатуры на себя, на братьев Тревельянов и на других старых знакомцев Эйч Джи. Да, все эти портреты умны и злобны. Но что больше всего нас заинтересовало — это необычайная откровенность, с какой Эйч Джи описал свою собственную жизнь…»

Конечно, она имела в виду историю непростых отношений Уэллса с Эмбер Ривз.

«С точки зрения обывателя, — позже оправдывался Уэллс, — в этой истории я выглядел коварным соблазнителем, а Эмбер — невинным ребенком, поддавшимся моим чарам. На самом деле мы во всем были равны. Ее ум был равен моему, а во многих вопросах она даже и превосходила меня…»

Может и так, но даже одна из самых близких приятельниц Уэллса — Вайолет Пейджет (действительно приятельница, а не любовница) в личном письме мягко его корила: «Мой опыт, как женщины и друга женщин, убеждает меня, что девушку, каких бы книг она ни начиталась и каких бы передовых разговоров ни вела, в соответствии с некими неписаными правилами поведения старший и опытный мужчина все-таки должен защищать; в том числе и от нее самой…»

В «Новом Макиавелли» легко угадывались черты и характеры Артура Бальфура, супругов Уэбб, других политических деятелей, известных в те годы. «Пристальное изучение людей, — говорил Уэллс, — удел зрелости, философское занятие. Теперь частное бытие интересует меня гораздо больше, чем когда либо. По мере того как человечество будет осваиваться в зарождающемся новом едином Мировом государстве, человеческий ум все дальше будет отходить от жестких требований борьбы; по мере того как сама концепция единого Мирового государства определит образование и поведение человечества, утихнут споры о самом насущном и главным станет интерес к индивидуальным различиям…»

Но до единого Мирового государства было далеко.

К тому же Макмиллан печатать «Нового Макиавелли» отказался.

Отказались от печатания этой книги издатели Чепмен и Холл, затем Хайнеман.

Навстречу пошел Джон Лейн, и не прогадал. Книга шла нарасхват. Джозеф Конрад, встретив Уэллса, сказал ему: «Я прочел ваш роман. Вы ненавидите людей и при этом думаете, что они могут стать лучше. А я люблю людей, но знаю, что лучше они никогда не станут». — «Что ж, теперь я еще больше сомневаюсь, — ответил Уэллс, — что в ближайшем будущем литературный роман будет играть хоть какую-то роль в интеллектуальной жизни. А если он все же выживет, то уж точно станет насквозь карикатурным, шаржированным комментарием к общественной жизни. Со временем его место займут глубокие и честные автобиографии. Конечно, рассказы, притчи, веселые анекдоты будут сочиняться по-прежнему, но это — другое дело. Рано или поздно племя глуповатых юнцов, оповещающих, что они энергично пишут роман, исчезнет, как исчезли глуповатые юнцы, слагавшие когда-то эпическую поэму…»

3

Джейн писала мужу: «Джип говорит о тебе только три вещи: папа приезжает, папа уехал и папа спит». И это было так. Уэллс много времени проводил в разъездах. При этом своих сыновей он нежно любил, даже сочинил для них две занимательные книжки: «Игры на полу» («Floor Games: A Fathers Account of Play and Its Legacy of Healing») и «Маленькие войны» («Little Wars») — с замечательным подзаголовком: «Игры для мальчиков в возрасте от двенадцати до ста пятидесяти лет, а также для умных девочек, которые любят играть в те же игры, что мальчики».

Чарльз Местермен — журналист, оставил несколько записей о развлечениях в доме Уэллса. «Помню, как изобреталась очередная военная игра, — писал он, — в которой мне довелось принимать участие. Весь пол усыпали игрушечные кубики и разные препятствия, изображавшие скалистую местность. Главным материалом для игры служили оловянные солдатики и сделанные из меди пушечные ядра. Вся прелесть заключалась в комбинации искусства стрельбы с тщательным планированием стратегии и тактики. Каждой из воюющих сторон отводилось ограниченное время на то, чтобы сделать ход. Гостей, приходивших к чаю, призывали: сидите тихо и не раскрывайте рта!»

Амбар рядом с домом превратили в зал для игр.

Гости наезжали не только из Лондона, но и с континента.

Танцевали, играли в мяч, разыгрывали шарады, ставили инсценировки.

«Я был лет на двадцать моложе Уэллса, — с удовольствием вспоминал американский писатель Синклер Льюис, — худее его, да и дюймов на шесть-семь выше ростом, но неугомонный дьявол в образе моего партнера через четверть часа игры доводил меня до полного изнеможения. Он так подпрыгивал, что, несмотря на румянец и белый фланелевый костюм, его трудно было отличить от теннисного мяча…»

1

Но что-то разладилось.

Уэллс уставал, нервничал.

В очередной раз поссорился с Конан Дойлом.

Они и раньше не очень понимали друг друга, а теперь конфликт обострился тем, что Уэллс все увереннее входил в элиту «серьезной» литературы, тогда как Конан Дойл так и оставался на приключенческой обочине — писателем, пусть талантливым, но легковесным. «Для мальчика-полумужчины, для полумужчины-мальчика». И политические взгляды имели значение. В статье «Волнения рабочих» (июнь 1912 года) Конан Дойл брюзгливо писал: «Господин Уэллс производит сейчас впечатление человека, который во время прогулки по саду может заявить: «Не нравится мне вот это фруктовое дерево. И плодоносит оно не лучшим образом, и совершенством форм не блещет. Давайте срубим его и вырастим другое, лучше». Этого ли ждет британский народ от своего гения? Куда естественнее было бы услышать от господина Уэллса: «Ну вот не нравится мне это дерево. Давайте попробуем улучшить его жизнеспособность, не нанося повреждений стволу. Может быть, тогда оно начнет плодоносить так, как нам хочется. Не стоит уничтожать дерево, иначе прошлые труды пропадут даром, а что там мы получим впереди, пока неизвестно…»