Эта мрачность и желчность Онегина, которая так удивляла поначалу Татьяну и казалась ей такой романтичной, впоследствии, вероятно, стала хорошо понятной героине романа Пушкина, когда она сама превратилась в «величавую и небрежную законодательницу зал», «неприступную богиню роскошной, царственной Невы». И хотя Татьяна ни на йоту не отступает от правил светского тона, она не таит от любимого своих настоящих чувств:
А мне, Онегин, пышность эта,
Постылой жизни мишура,
Мои успехи в вихре света,
Мой модный дом и вечера,
Что в них? Сейчас отдать я рада
Всю эту ветошь маскарада,
Весь этот блеск, и шум, и чад
За полку книг, за дикий сад,
За наше бедное жилище,
За те места, где в первый раз,
Онегин, видела я вас,
Да за смиренное кладбище,
Где нынче крест и тень ветвей
Над бедной нянею моей…
С Пушкиным и его героями соглашались многие думающие и талантливые люди XIX века. Вспомните жалобы Евдокии Ростопчиной на светское воспитание и светскую мораль, которая погубила горячее любящее сердце ее героини.
«Свет не простит естественности, свет не терпит свободы, свет оскорбляется сосредоточенной думой, он хочет, чтобы вы принадлежали только ему, чтоб только для него проматывали свое участие, свою жизнь, чтобы делили и рвали свою душу поровну на каждого… — писал в XIX веке прозаик, поэт, критик и хозяин литературного салона Николай Филиппович Павлов. — Заройте глубоко высокую мысль, притаите нежную страсть, если они мешают вам улыбнуться, рассмеяться или разгрустнуться по воле первого, кто подойдет. Свет растерзает вас…»
Одежда
Но прежде чем окунуться в водоворот светской жизни, необходимо было запастись достаточным количеством костюмов, для того чтобы соблюдать светский «дресс-код». Лексиконы хороших манер напоминали, что «мужчины являются на завтрак в сюртуках. Жакет допускается только среди своей семьи, когда и хозяйка дома может быть в капоте, но даже при одном постороннем лице эти костюмы непозволительны. Женщинам приличнее всего иметь для таких случаев изящный домашний туалет; декольтированные корсажи, кружева, бархат были бы в высшей степени смешны, бриллианты и камни также доказали бы дурной тон своей обладательницы».
Платье женское. 1810-е гг.
Женщине совершенно необходимо было иметь в своем гардеробе платья следующих разрядов: утренние платья, домашние, платья для визитов, для прогулок, вечерние (для выхода в театр или на званый вечер) и бальные. Причем было желательно, чтобы хотя бы отделка на вечерних и бальных платьях постоянно менялась. Поэтому их все время перешивали, подновляли и постепенно «понижали в звании», делая, например, из вечернего платья платье для визитов, из него — утреннее, а дальше — домашнее.
Однако таким попыткам семейной экономии сильно мешала переменчивость моды, которая касалась на только отделки и аксессуаров, но и главного — силуэта платья и тканей, из которых это платье надлежало шить.
В начале века модны «античные» платья с талией под грудью, сшитые из легких тканей, таких как шелк, бареж, шелковый тюль, дымка, газ, кисея, перкаль, муар, репс, кашемир, ажур, лен, атлас, дамас, муслин, плис, батист, батистовый муслин, коленкор, лен, шерстяная фланель, креп. Глазам мужчин, привыкших к фижмам и корсетам, скрывающим фигуру женщины, девица или дама, одетая по новой моде, представлялась почти голой, хотя под платье надевали нижнюю рубашку и несколько нижних юбок, причем не на талию, а под грудь, чтобы создать красивую линию. Под нижними юбками женщины иногда носили панталоны до колена или чуть выше, часто присобранные у колен и расшитые кружевами. Панталоны состояли из двух половинок, кроившихся для каждой ноги отдельно и соединявшихся завязками или пуговицами у талии, на спине.
Такая шокирующая мода продержалась недолго, ее быстро ввели в рамки приличия. После провозглашения Наполеона императором платья, по крайней мере вечерние, стали пышнее, для них начали использовать тяжелые плотные шелка и бархат. В бальных платьях появились съемные шлейфы из тяжелых тканей. После возвращения корсета в 1809 году прозрачные ткани обязательно сажались на плотную непрозрачную подкладку.
Для утренних и прогулочных платьев использовались светлые тона: белый, цвета слоновой кости, кремовый, серебристый, все светлые оттенки желтого, розового, голубого.
Парадные платья были более яркими: темно-зелеными, пурпурными, синими и т. д. Повседневные и вечерние платья украшались вышивкой, на парадных платьях встречаются бахрома и пайетки (золотые блестки). В моде была вышивка серебром и сталью, узоры из гирлянд цветов, листьев, колосьев, веточек, орнаментов. После 1815 года отделка становится чаще горизонтальной — воланы, рюши, кайма из лент, фестоны, кружева.
Талии вернулись на свое законное место в промежутке между 1822 и 1829 годами. Так, в «Графе Нулине», написанном в 1825 году, можно прочесть такой диалог между столичным франтом и провинциалкой:
«— Как тальи носят?
— Очень низко.
Почти до… вот по этих пор.
Позвольте видеть ваш убор;
Так… рюши, банты, здесь узор;
Все это к моде очень близко.
— Мы получаем „Телеграф“…» («Московский телеграф» — энциклопедический журнал, выходивший с 1825 по 1834 год и включавший среди прочих отдел «Моды». — Е. П.)
После 1825–1830 годов платья шьют из шелка, хлопка и шерсти, также в моде тафта гладкая и клетчатая, ситец набивной, газ, сатин, атлас, шерстяной батист, нансук, шотландка хлопчатобумажная, репс, муар, бязь, бархат, парча, сукно, кружева, глазет и аксамит (разновидность парчи), гризет, муслин, органди, индийский вощеный ситец.
Платье женское. 1830-е гг.
Силуэт платья достаточно традиционен: приталенный лиф, юбка несколько укорочена и доходит до щиколотки. Под расширенную юбку надевали несколько нижних юбок, одной из них была так называемая юбка-кринолин, сшитая из специальной ткани, в которой конский волос использовался в переплетении с льняной или хлопковой нитью, и простеганная шнуром для жесткости. Отличительная черта платьев этого времени: пышные рукава, усиливающие контрастом впечатление узкой, тонкой талии, затянутой в корсет. Для того чтобы рукава «держали форму», внутри них находились жесткие подрукавники.
Именно эту моду описывает Николай Васильевич Гоголь в повести «Невский проспект», написанной в 1833–1834 годах. «Тысячи сортов шляпок, платьев, платков — пестрых, легких, к которым иногда в течение целых двух дней сохраняется привязанность их владетельниц, ослепят хоть кого на Невском проспекте. Кажется, как будто целое море мотыльков поднялось вдруг со стеблей и волнуется блестящею тучею над черными жуками мужеского пола. Здесь вы встретите такие талии, какие даже вам не снились никогда: тоненькие, узенькие талии, никак не толще бутылочной шейки, встретясь с которыми, вы почтительно отойдете к сторонке, чтобы как-нибудь неосторожно не толкнуть невежливым локтем; сердцем вашим овладеет робость и страх, чтобы как-нибудь от неосторожного даже дыхания вашего не переломилось прелестнейшее произведение природы и искусства. А какие встретите вы дамские рукава на Невском проспекте! Ах, какая прелесть! Они несколько похожи на два воздухоплавательные шара, так что дама вдруг бы поднялась на воздух, если бы не поддерживал ее мужчина; потому что даму так же легко и приятно поднять на воздух, как подносимый ко рту бокал, наполненный шампанским».