Петербургские женщины XIX века - читать онлайн книгу. Автор: Елена Первушина cтр.№ 54

Учитель с педагогическою мрачностию поводит бровями.

— Почему же-с? Я преподаю детям не только приуготовительные, элементарные, так сказать, науки, но и высшие, например: риторику, алгебру, геометрию, также всеобщую историю и географию, по принятым в учебных заведениях руководствам, статистику — по Гейму или по Зябловскому, это почти все равно, разница не велика-с… Ну и латинский язык тоже! Без него в гимназию поступить нельзя, необходимо пройти склонения и отчасти спряжения. Латинский язык есть фундамент, или, лучше сказать, корень всех языков, он образует вкус, ибо все лучшие классические писатели на латинском языке писали. Вот Вергилий, Гораций, Цицерон…

— Да знаю, знаю… А почем вы за урок берете?

Учитель кусает губы и потупляет глаза.

— Обыкновенно… Цена известная-с: за два часа по пяти рублей.

— По пяти рублей?! А мне Николай Лукич, кажется, сказал, что по два с полтиной?

— Нет-с, как можно-с.

Учитель приподнимается со стула несколько обиженный.

— Право, кажется, пять рублей дорого. Я французу пять рублей плачу. Ведь их не бог знает каким наукам обучать. Иное дело, если бы они были побольше, я бы ни слова не сказала, а то вы сами посудите…

— В таком возрасте, сударыня, руководить детскими способностями, или, лучше сказать, развивать в них зерно талантов — это, я вам скажу, еще труднее.

Учитель пятится назад.

— Так вы ничего дешевле не возьмете?

— Нет-с. Мое почтение.

Учитель хочет идти.

— По крайней мере, не можете ли вы два с половиной часа заниматься с ними вместо двух?

— Это, собственно, определить нельзя-с, иногда долее, иногда ровно два часа, смотря как…

— Ну уж нечего делать. Признаюсь вам, я дорожу только рекомендацией Николая Лукича…

Василий Карпыч возвращается из должности.

— Что, душечка, был учитель?

— Да. Я с ним кончила. С завтрашнего дня будет ходить. Только вообрази, как дорого, по пяти рублей за два часа, и ни полушки не хотел уступить. Такой, право! Но видно сейчас, что очень ученый, — только, знаешь, все эти ученые пречудаки. У них у всех пресмешные манеры.

— Оно, конечно, по пяти рублей… впрочем, что ж делать!

— Уж, я думаю, не взять ли учителя попроще. Право… ну когда будут постарше, тогда, разумеется.

— Куда ни шло, душечка! — Василий Карпыч махает рукой. — Что какой-нибудь рубль или два жалеть, зато умнее будут…

Петруша поступает в гимназию.

— Видишь ли, — говорит Василий Карпыч жене и родственникам, — хорошо, что мы согласились взять этого учителя. Он не дешев, так; но зато старателен и, нечего сказать, мастер своего дела. Петруша славно выдержал экзамен; об этом мне сам директор сказывал.

Учитель продолжает давать уроки Любаше. Он уже проходит с нею риторику.

Он говорит ей о качествах, принадлежностях, свойствах, действиях и страданиях, замечая, что положение предмета может быть величественное, прелестное, живописное и смешное.

— Возьмем пример хоть прелестного. Чиж обращается к зяблице:

— Вы сейчас чувствуете, что это выражено прелестно… Не правда ли?

— Да-с, чувствую, — отвечает Любочка.

— Ну… теперь образец величественного. Баккаревич сказал: „Россия одеянна лучезарным сиянием, в неприступном величии, златовидный шелом осеняет чело ее…“ — и проч. Это, например, величественно и выражено возвышенным слогом, ибо, как видим далее, слог разделяется на простой, средний и возвышенный. Проза, изволите видеть, по противоположности стихам и отчасти периодам, есть способ писать, по-видимому, без всяких правил, наудачу, без всякого отчету. Кто не имеет никакого слога, тот пишет прозою, то есть prosoluta oratione; но кто знает меру стихов и соразмерность периодов, по чувству и вкусу, заимствуя нечто от обоих, того проза бывает изящною или прекрасною и фигуральною, что увидим ниже, говоря о тропах и фигурах. К следующему классу извольте-с выучить первые строфы из оды: „Россу по взятии Измаила“.

В восемнадцать лет Любочка оканчивает курс. Учителю отказывают, недоплатив ему рублей пятьдесят из следующих за уроки.

Любочка — девица вполне образованная. У нее, между прочим, приятный голосок. Она без всякого постороннего пособия выучилась петь „Талисман“ и „Ты не поверишь, ты не поверишь, как ты мила“. Когда Любочка поет, гостьи-барыни, говорящие и не говорящие по-французски, повторяют: „Шарман!“, а Палагея Петровна бьет рукой такт и восклицает в порыве материнского восторга: „Се жоли!“»

Таковы же итоги воспитания Санкт-Петербургской барышни, героини фельетона О. И. Сенковского: «Похлопочите: ей-ей, прекрасная партия!.. Во-первых, Петербургская Барышня тиха, как кошечка; скромна — очень скромна!.. Она краснеет, когда ей приходится сказать слово „нога“, а слова „подвязка“ не выговорит она вам ни за какое благо в мире. Да какая она чувствительная!.. Я сам видел, как она плакала в театре при представлении „Антонии“, „Филиппа“, „Матери и дочери — соперниц“, хотя не понимала ни одного слова в этих пьесах. Теперь в моде возить молодых девушек на все романтические драмы и давать им в руки все романы новой парижской школы, с условием только, чтоб они их не понимали. Сверх того, какая она застенчивая с мужчинами!.. Она не умеет сказать им ни трех слов, хотя прекрасно знает три иностранные языка: французский, английский и немецкий — русского и считать нечего, потому что это язык природный, то есть она знает по-русски столько, сколько ей нужно, чтоб объясняться с горничною и приторговать пять аршин тюлю в Гостином дворе. Санктпетербургская Барышня держится прямо и раздает милостыню с особенною прелестью. В кадрили и галопаде (то же, что галоп. — Е. П.) она легче бабочки; верхом, на лошади, тверже гусарского ротмистра, ибо дважды в неделю упражняется она в манеже с кузеном Леонидом. На арфе играет она немножко, но на фортепьяно — первой силы! Мейер дает ей уроки по сю пору, а прежде училась она даже у Фильда. Хотя голос у нее слабый, но она приятно поет итальянские арии и придерживается партии антироссинистов. Она превосходно рисует ландшафты, цветы, носы, уши, головы и даже Аполлонов. Одним словом, она получила самое блистательное воспитание, такое, как теперь дают девушкам в Париже, и смело можно сказать, что лучше воспитанной невесты не найдете вы в целой Европе».

* * *

Некоторые родители брались за образование детей сами. Такую ответственную семейную пару рисует Владимир Одоевский в детском рассказе «Отрывки из дневника Маши».

Вот отец семейства учит детей географии: «Сегодня, после обеда, папенька подозвал меня и братцев к столу. „Давайте играть, дети“, — сказал он. Мы подошли к столу, и я очень удивилась, что на столе была географическая карта, которую я у папеньки видела; с тою только разницею, что она была наклеена на доску, но на тех местах, где находились названия городов, были маленькие дырочки. „Как же мы будем играть?“ — спросила я. „А вот как“. Тут папенька роздал нам по несколько пуговок, на которых были написаны имена разных городов России, у этих пуговок были приделаны заостренные иголочки. „Вы прошлого года, — сказал нам папенька, — ездили в Москву и, верно, помните все города, которые мы проезжали?“ — „Как же, помним, помним!“ — вскричали мы все. „Так слушайте же: вообразите вы себе, что мы опять отправляемся в Москву, но что кучера не знают дороги и беспрестанно спрашивают, чрез какой город нам надобно ехать? Вместо того чтоб нам показывать кучерам дорогу, мы будем вставлять в эти дырочки наши пуговки, и тот, у кого останется хоть одна пуговка, и он не будет знать, куда поместить ее, тот должен будет заплатить каждому из нас по серебряному пятачку, — и это будет справедливо, потому что если б в самом деле в дороге наш проводник не умел показать ее, то мы были бы принуждены остановиться на месте или воротиться назад и, следственно, издерживать напрасно деньги“. — „О! — сказала я. — Это очень легко: здесь на карте все города написаны. Вот, видите ли, — сказала я братцам, — вот Петербург, а от него идет линеечка, а на этой линеечке вот Новгород, вот Торжок, вот Тверь“. И почти в одну минуту мы поставили на места наши пуговки: Петербург — на Петербург, Новгород — на Новгород, Крестцы — на Крестцы и так далее; одному Васе было немножко трудно, но я ему помогла. „Прекрасно! — сказал папенька. — Я вами очень доволен, и надобно вам заплатить за труды; вот вам каждому по пятачку. Теперь посмотрим, в самом ли деле вы так хорошо помните эту дорогу?“ С сими словами папенька положил на стол другую карту. „Что это такое?“ — спросила я. „Это та же карта России, — отвечал папенька, — только с тою разницею, что здесь нет надписей, и вам придется угадывать города по их местоположению. Такие карты называются немыми картами. На первый раз я вам помогу и покажу место Петербурга, вот он! Теперь прошу покорно отыскать мне дорогу в Москву. Кто ошибется, тот заплатит мне пятачок за ложное известие“. — „О, папенька, это очень легко“, — сказала я, и, увидевши, что и на этой карте от Петербурга идет линеечка, мы вместе с братцами скоро стали ставить одну пуговку за другой, и скоро пуговки наши были поставлены на места. „Хорошо, — сказал папенька, — посмотрим, куда-то вы меня завезли!“ С этими словами он вынул прежнюю карту и, показывая на нее, сказал: „Хорошо! Новгород поставлен на место; а теперь… Ге! Ге! Вместо Крестцов вы меня завезли в Порхов, потом на Великие Луки. Торжок залетел в Велиж, Тверь — в Поречье, и Смоленск вы приняли за Москву. Покорно благодарю: прошу расплатиться за мой напрасный проезд“. И наши пятачки перешли снова к папеньке. „Но согласитесь, — сказала я, отдавая ему деньги, — что тут очень легко было ошибиться; посмотрите: обе дороги идут вниз, и Смоленск почти на одном расстоянии с Москвою“. — „Разумеется, ваша ошибка была простительна, — отвечал папенька, — хотя все-таки по чертам, которыми обведена каждая губерния, можно было догадаться, что вы не туда заехали. Впрочем, есть вернейшее средство узнавать на карте то место, которое ищешь, а именно: по линиям, которые, как решеткой, покрывают карту и называются меридианами; но об этом поговорим после, а теперь я вам дам один только совет, как вперед не ошибаться. Возьмите карту: посмотрите на ней хорошенько фигуру тех мест, которые вам надобно заметить, зажмурьте глаза и старайтесь представить в уме своем то, что вы видели на карте; потом попробуйте начертить замеченное вами место на бумаге и поверьте вами нарисованное с картою“»…